Любовь в настоящем времени
Шрифт:
Уйдешь ты или нет? Ах, ты еще не все сказал. Ну конечно.
И тут меня поражает мысль, что уж выслушать-то его я обязан. Хотя бы из уважения.
Ведь за мной должок.
Он вытирает глаза рукавом своей спортивной куртки. Вот ведь ужас-то: плачущий Гарри. Прямо как живой человек.
А что, если все это время он и был живой человек с живыми чувствами?
Как же ему сейчас паршиво.
Что я наделал. Господи.
— За что ты меня так не любишь? — спрашивает он.
Будь дело не сегодня, я бы пропустил его вопрос мимо ушей. Но сегодня особый день. И за мной должок.
— Наверное, мне казалось, что ты… неискренен.
— О господи! — фыркает Гарри. — И это говорит тип, которого я принял как родного. Я раскрутил твой бизнес, как раскрутил бы для родного сына. А ты тринадцать лет трахал у меня за спиной мою жену. И после этого ты называешь неискренним меня.Вот что я тебе скажу, Деверо. Это ребенок хватает все, что попадает под руку, просто потому, что хочет. А взрослый человек понимает, сколько боли он может принести другим, если начнет вытворять что заблагорассудится. Это признак зрелости человека, если он ставит чужую боль выше собственного удовольствия.
Поднимаюсь с дивана.
Меня шатает. Сосредотачиваюсь и стараюсь обрести равновесие. Получается.
Прижимая к носу пакет со льдом, гляжу Гарри в глаза.
— Я, может, и не тот человек, каким бы ты меня хотел видеть, но я человек.Перестань меня унижать.
Гарри первым нарушает наступившее молчание.
— Если ты попытаешься увидеть ее еще раз, я размозжу тебе колени. Не думай, мне прекрасно известно, как это делается. Со вчерашнего дня ваши отношения кончены. Надеюсь, ты меня понял.
И он выходит.
Лежу на диване, запрокинув голову, и смотрю одним глазом на телефон. В контору звонить не решаюсь, вдруг позвонит Леонард или Джейк с Моной, а у меня занято. Интересно, сколько я еще продержусь без помощи врачей? И есть ли у меня дома аспирин? И стоит ли сейчас вставать и разыскивать болеутоляющее? И выдержит ли мой слабый желудок сразу три или четыре таблетки?
А вот спать я совсем не собирался. Забавно: мне казалось, я бодрствую, и в то же время я видел сон. Загадочный и яркий, какие являет нам только полуявь, полудрема.
На оживленной улице я вижу Леонарда. Он идет впереди меня быстрым шагом. Я хочу вручить ему конверт Перл и бегу вслед за ним, расталкивая толпу. Но Леонард словно видение или призрак. Вот я уже почти догоняю его… Однако стоит мне протянуть руку, как он исчезает и силуэт его возникает уже значительно дальше.
Наконец я кладу руку ему на плечо и он оборачивается.
Только это не Леонард. Это Перл. Лицо у нее безрадостное.
— Я хотел отдать Леонарду его свидетельство о рождении. Пусть знает, кто он такой.
Перл только головой качает:
— Леонард все знает.
Звонит телефон, и я соскакиваю с дивана. Нашариваю трубку. Голова раскалывается от боли.
— Леонард? — с надеждой спрашиваю я.
Это Кэхилл.
— Что за фигня сегодня творится, Док? Какой-то массовый исход. За последние три часа мы потеряли пятерых клиентов. Все сказали, что лучше обратятся в другую фирму. Тебе что-нибудь известно на этот счет? Что вообще происходит? Что за гребаная чертовщина?
Держусь за голову, превозмогая боль.
— Не занимай линию, — вымучиваю наконец.
— Имел я твою линию! — вопит Кэхилл. — У нас тут настоящий Армагеддон, а ты про линию!
— Ничего не могу поделать. — Слова даются с трудом. — И ты ничего не сможешь поделать. Лучше распечатай свое резюме и поищи новую работу. А сейчас извини, мне нужен телефон. Леонард может позвонить.
И я кладу орущую трубку.
Не успеваю лечь поудобнее, как телефон звонит опять. Я опять подскакиваю.
— Леонард? — спрашиваю я с отчаянием в голосе.
Это Барб.
— Знаю, мне не следовало звонить, — частит она, — тебе будет только хуже, но я должна убедиться, что ты цел и невредим. Прости, что не позвонила раньше, пока он не заявился. Но он глаз с меня не спускал. Если ты понимаешь, что я имею в виду. Не спрашивай меня, как он узнал, я понятия не имею. Наверное, следил за нами. Напрямую ведь не спросишь.
Пауза. А я уже и не чаял услышать ее голос еще раз. Хочу ей об этом сказать, но язык не повинуется. Молчание тянется и тянется.
— Он ушел? Ты один?
— Да.
— Я загляну к тебе на минутку. Посмотрю на тебя собственными глазами. Он в бешенстве. Но я ему все скажу. Возьму всю вину на себя. Его злость переключится на меня.
Прежде чем я успеваю что-то произнести, она добавляет:
— Мне нужно увидеться с тобой в последний раз.
И Барб отключается, не дожидаясь ответа.
Сижу с трубкой у уха и слушаю телефонные гудки. Слова «в последний раз» так и звенят у меня в голове. Будто я и без этого не знал, что все кончено. Будто еще минуту назад не был уверен, что нам и увидеться-то больше не доведется.
В последний раз.
Какая безнадежность звучит в этих словах.
Когда она появляется, я все так же сижу на диване. Дверь не заперта, и она входит. Мне бы хоть душ принять. Я ведь всю ночь на ногах. Волосы грязные, лицо небритое. Я очень устал, перемазался в собственной крови, и меня не покидает ощущение нечистоты. Как ужасно, что я запомнюсь ей таким.
— О, Митчелл, — выдыхает Барб. — Бедный, бедный Митчелл. На кого ты похож! Почему ты не подрался с ним? Ты бы хоть попробовал постоять за себя! Ты ведь чуть не вдвое его моложе! Поверить не могу, что ты не смог себя защитить!