Любовь вне закона

Майдуков Сергей

«О времена, о нравы! – подумал Пампурин и добавил мысленно: – Проклятые времена, проклятые нравы».

Тут память услужливо подбросила ему несколько эпизодов из их с Машей молодости. Лавочка в парке. Лестничная площадка. Пляж.

Перевернувшись с боку на бок, Пампурин тихонько встал, извлек из-за шкафа двухсотграммовую бутылочку коньяка и не остановился, пока не осушил ее до дна. Осторожно выскользнув на лоджию, он отыскал там припрятанную сигаретную пачку и сделал несколько быстрых затяжек, пуская дым по ветру. Затем, крадучись, сходил

на кухню, съел мандарин и вернулся под клетчатый мохнатый плед с кистями, лезущими в рот.

Был третий час ночи, а сон так и не шел. Пампурин переложил подушку на противоположную сторону и лег на другой бок, уткнувшись носом в велюровую спинку. Мысли продолжали вертеться вокруг Наташи и ее преступления, совершая свои обороты с неотвратимостью мельничных жерновов.

«Она просто девочка, – сказал себе он. – Маленькая запуганная девочка, натворившая бед. Как можно ее осуждать? И кто выручит ее, если не я? Мое дело отцовское – оберегать и помогать. И я не дам Наташу в обиду, никому не дам. Хоть с мэром придется схватиться, хоть с президентом, хоть с самим дьяволом. Не бойся, Наташенька. Папа тебя защитит».

От этих слов, произнесенных мысленно, Пампурину сделалось легче. Да и алкоголь наконец подействовал, неспешно растворяясь в крови. Практические раздумья сменились мечтательными воспоминаниями.

Вот годовалая Натулечка лежит в манежике, восторженно попискивает и сучит ножками, ожидая, когда папа дотянется до нее и возьмет на руки. А вот она чуть старше, уже на шатких ножках, но не веселая, а заплаканная, потому что ее ужалила злая бяка-пчела. Чтобы унять боль, приходится бережно дуть на распухший пальчик и прикасаться к нему губами, а потом дочурке это так понравится, что она станет протягивать и ручку, и пяточку: мол, поцелуй. И папа целует, куда же он денется. И учится волосики закалывать, и первую косичку заплетать, и любимые блюда готовить, и еще много чего.

Например, стрелять из пистолета.

А? Растрепанный, задыхающийся Пампурин сел на диване, ловя ртом воздух. Сердце болталось в груди, как боксерская груша, по которой беспорядочно молотили кулаками. За окном серело. Что-то было не так. Кто-то в доме не спал.

В одних трусах и босиком Пампурин устремился в Наташину комнату. Он успел вовремя. Она сидела на подоконнике, свесив голые ноги вниз.

– Дура! – сказал ей Пампурин, обхватив рукой за талию. – Третий этаж. Покалечишься и все. Хочешь остаток жизни в инвалидной коляске провести?

– Хорошо, – сказала Наташа. – В следующий раз заберусь куда-нибудь повыше.

– Нас с матерью в гроб загонишь, – предупредил он, унося дочь подальше от окна.

Она была легонькая, как в детстве, и волосы пахли так же. У Пампурина защипало в носу, когда он подумал о том, что было бы, если бы он не проснулся раньше.

– Это моя жизнь! – плаксиво выкрикнула Наташа. – Разбирайтесь со своими, а меня оставьте в покое!

Прежде чем она разрыдалась, свернувшись калачиком, Пампурин успел увидеть, что на ее ночной рубашке изображен умильный щеночек с бабочкой на голове. Несмотря ни на что, она была ребенком. Его ребенком.

– Ну-ну, будет, – прогудел он, водя ладонью по вздрагивающему плечу.

В комнате вспыхнул свет. Пампурин растерянно захлопал глазами, глядя на фигуру жены в дверном проеме. На ее рубашке никаких зверюшек и сердечек не было.

– Та-ак, – протянула она сурово. – Что здесь происходит?

Пампурин сделал страшные глаза и показал взглядом, чтобы она ушла. Вместо этого Мария указала на выход ему самому.

– И чтобы больше ни капли! – произнесла она ему вслед. – Ишь, взял моду мандаринами закусывать. Думаешь, я не учую?

Пампурин вернулся на диван и затих. Мария разбудила его прикосновением к спине. Закашлявшись, он приподнялся. Она поманила его за собой. Они вышли на кухню и закрылись там.

– Только недолго, – сказал он. – Я должен слушать.

– Видела я, как ты слушаешь.

Мария поставила вариться кофе. За окном было совсем светло, хотя шум транспорта пока еще не докучал.

– Ты же с ней была, – стал оправдываться Пампурин. – Вот я и позволил себе. Но теперь…

– Она больше не будет, – сказала Мария.

– Уверена?

– Уверена. Мы поговорили по душам. Все выяснили, все обсудили. Решили оставить прошлое в прошлом и двигаться дальше.

– И слава богу, – вздохнул Пампурин.

– Бог тут не участвует, – сказала Мария. – Только мы втроем. Скажи честно, какие шансы выкрутиться?

– Следствие поручено мне, – он пожал плечами. – Думаю, все под контролем.

– У тебя получится?

– Должно.

– Это не ответ.

– Я сделаю все, что в моих силах, – произнес Пампурин. – И сверх того.

– Тогда мы можем жить спокойно, – утешилась она. – Кофе сбежал! Черт!

В кухне потянуло жженым кофе. Неожиданно этот запах подействовал на супругов успокаивающе. Их окружали родные стены, они были заодно, с их дочерью ничего не случилось.

– Мы забудем, – тихо проговорил Пампурин, накрывая Машину руку своей ладонью.

– Что забудем?

Она посмотрела на него. Ее глаза были чисты и невинны.

– Ту ночь, когда… – забормотал он. – Ну, сама понимаешь.

– Мне нечего понимать, – отрезала она. – Ничего не было. Живем, как жили. Главное – как следует исполняй свои служебные обязанности. За Наташку не беспокойся. Она сильная. Как я.

Мария высвободила руку и взялась вытирать плиту, чтобы снова поставить кофе.

– Значит, ты бы тоже смогла? – спросил Пампурин.

– Эти сволочи еще легко отделались, – произнесла Мария жестко. – И давай закроем тему. Хватит драм на сегодня. Что будешь на завтрак? Овсянку или гречку?

– Гречку, – решил Пампурин. – Только масла побольше.

В кухню заглянуло солнце. Погода налаживалась. Жизнь тоже.

Глава пятая. При выясненных обстоятельствах