Любовь всей моей жизни

Кучерявая Елена

Вскоре к ним на Урал, на Октябрьский поселок, приехали старшие сестры: Лиза и Маруся. Как они добрались было для Манефы загадкой. Девочек, как и отца, определили работать на торфяник. Мама была прикреплена к столовым работам на кухне. Разговаривали вечером перед сном. Манефа слышала, как Лиза рассказывала, когда они сбежали из Сибири, уже на Урале, под Челябинском их поймали и посадили в тюрьму. Пробыли они там месяц, а потом пришел начальник тюрьмы и удивился : «А эти девочки , что здесь делают? Выпустите их немедленно!»

Теперь, когда почти вся семья воссоединилась, жить на полке в бараке стала совсем тесно. К Суворовым тоже прибыли двое детей- подростков. По вечерам отец шептался с Суворовым, Маня слышала обрывки

фраз про разрешение и про избу. Разрешат или нет? Дадут или нет? И Маня понимал, что это очень важно, чтобы непременно дали это самое разрешение. Теперь перед сном стала даже легче засыпать, потому что Манефа молилась за это самое разрешение. И вот, наконец, ближе к середине лета отец сообщал, дали. Будем строить новый дом. Пока общий, один на две семьи с Суворовыми, но все- таки, отдельный, значит почти свой.

Выкопали большую яму и прямо сверху поставили крышу. Окна были прямо на полу. Посередине небольшая чугунная печка, от которой веет теплом и уютом. Пол пока земляной, так что ходит нужно прямо в валенках, предварительно обстучав их от снега.

Две семьи переехали в новый дом и стали понемногу обживаться. Зима следующего года почти не запомнилась Манефе, все слилось в какой-то один длинный день ожидания. Позже, взрослая, она с трудом вспоминала эту далеко оставшуюся позади чужую жизнь. Когда она стояла возле низкого окна и ждала маму с работы. Ждала вечера, чтобы собралась вся семья, и повеяло теплом, уютом и спокойствием. Марию определили работать на кухне, а отца на заготовку леса. Вскоре появился еще один повод ждать. Потому что она знала, что осенью у нее день рождения и школа. Дата дня рождения никак не укладывалась у Мани в голове, девочка несколько раз уточняла у матери. И теперь перед сном она повторяла про себя: двадцать первое сентября, двадцать первое сентября и так пока не уснет. Грамотных в их семьей никого не было и поэтому все с трепетом ждали нового события. Мать, привыкшая за последние годы экономить и во многом отказывать себе, за дополнительную работу получила кусок холщевой ткани, из которого начала шить Мане сумку для учебников и школьное платье.

Манефа очень беспокоилась, как пройдет ее день рождения? Ведь теперь у них фактически не было своего дома. Раньше мама всегда пекла вкусный именинный пирог с ягодами. Вся большая семья собиралась за обеденным столом с белой скатертью: разговаривали, желали здоровья имениннице, а дед дарил какой-нибудь подарок. В этом году на ее день рождения не произошло ровным счетом ничего. Только мама с утра, перед работой обняла крепче обычного и прошептала: « С твоим днем, дочка. Дай бог тебе здоровья. « После этого про дни рождения забыли на долгие годы и Манефа на всю жизнь, не взлюбила, этот праздник и особенно, если ей дарили подарки. Никакой подарок ее не радовал, и не возможно было угодить.

3

Большая, добротно срубленная, светлая изба. Из теплого коридора попадаешь срезу в класс, с партами, учительским столом, доской и мелом. На стенах развешены портреты незнакомых ей людей, писателей, как позже пояснит им учительница. В классе вкусно пахнет деревом, свежестью и книгами, так казалось девочке. Новые книги, которые им выдали, имели свой неповторимый аромат. Тонкие страницы кое-где склеились между собой, и маленькая ученица с трепетом гладила их рукой. Сидели они за небольшими одноместными партами, с откидной крышкой. На столешнице парты имелось углубление для чернильницы и оставалось достаточно место для тетрадей. Девочке нравилось, что у нее нет соседей, и парта принадлежит только ей одной.

Манефа была в классе ниже всех ростом, хоть по возрасту двадцать первого сентября ей должно было исполниться девять лет. Худенькая, аккуратное личико с тонкими чертами лица и блестящими любопытными глазами. Всегда чистенько и очень бедно одетая. С туго заплетенными косичками, небольшой холщовой сумкой и в чиненных- перечиненных башмаках.

С первого раза она запомнила имя учительницы: Ольга Степановна. Молодая, красивая, высокая, с глазами цвета пасмурного неба, длинной косой, быстрая в движениях. Она открывала перед Машутой другой, новый, неизведанный мир. Учиться было нетрудно, скорее непонятно. Маня так боялась ответить неправильно, что почти не поднимала руку. С трепетом взяла первый раз в руки перьевую ручку и с высунутым языком начала выводить палочки. Почему- то именно с языком давалось легче.

Ребят в классе было двадцать человек, девочек чуть больше. Манефа с интересом разглядывала и изучала одноклассников. Эта была ее любимая игра: угадывать характер каждого. Вот белобрысый Петька, веселый и задорный, вот Настя полная и спокойная, вертлявая, быстрая Лизонька, ленивый увалень Юрка, умная, молчаливая Таня. Маня разглядывала всех с интересом, мысленно каждому давала оценку, подмечала индивидуальные черты характера и особенности внешнего облика. Иногда, глядя на незнакомого человека , как взрослого , так и ребенка, ей нравилось угадывать его характер.

После уроков учительница оставляла детей, которые плохо успевали в классе. Перечисляла имена, и ребята выходили вперед. Однажды назвала и Маню. Каково же было удивление Ольги Степановны, когда девочка прочитала все слова из букваря и решила все заданные примеры. А потом с усердием выводила буквы в тетради. Молодая учительница еле сдерживалась от смеха, при виде высунутого кончика языка старательной ученицы. А внутри нее поднялась какая-то теплая незнакомая волна и будто бы развернулась навстречу этой девочке с тонкими косичками. На следующий день Ольга Степановна пересадила учеников, так Манефа оказалась на первой парте перед учительским столом. Она часто чувствовала на себе теплый ободряющий взгляд. Со временем учеба начала приносить огромную радость, отвечала Маня смелее и почти всегда верно.

Труднее всего давалась математика, часто на этом нелюбимом уроке мысли уносились в далекое будущее, оно представлялось таким интересным и счастливым. Учительница что-то рассказывала про непонятные предыдущие и последующие числа, два странных, новых слова не имели совершенно никакого смысла. Маня отвернулась к окну и сама не заметила, как очутилась в новенькой больнице: вот она идет по коридору в чистом белом халате, на голове настоящая докторская шапочка, как у Ивана Григорьевича из местной амбулатории. В руках у нее папка с документами, вокруг медицинский персонал. Она шагает быстро, как их директор школы и отдает приказания направо и налево. Медсестра внимательно спрашивает: «Манефа, предыдущая это какая? Слышишь, предыдущая перед девяткой?» Вокруг тишина, потом раздаются смешки.

– Маня, ты слышишь меня?– из грез ее резко выдергивает знакомый, такой сейчас строгий голос учительницы.

Манефа смотрит на доску, на стройный ряд чисел и ничего не может сообразить. Потом слышит тихий шепот с соседней парты: восемь, воосемь.

– Восемь,– несмело отвечает она.

– Надо же,– удивляется Ольга Степановна,– за окном тоже про цифры рассказывают? – Садись, молодец.

Маня садится на свое место, слегка повернув голову, встречает взгляд черных, задорных глаз Митьки. Из школы с этого дня они стали ходить вместе, а каждое утро на повороте, Машуту ждала знакомая фигура Митьки Чернобая. К лету дети сдружились по настоящему, крепко. И как-то, придя утром в классе, Машуту увидела надпись: «Воображуля номер двадцать семь». Интуитивно почему-то сразу поняла, что это про нее. А Митька подбежал к доске, схватил тряпку и зло размазал надпись. На следующий день, встречаясь перед школой с Маней, он деловито растянул сумку и вытащил оттуда маленький тряпичный кулечек. Протянул его подруге: «Это тебе»,– смущенно сказал он.