Любовь за вредность

Герцик Татьяна Ивановна

— А я думал, у тебя тесные отношения с Викторией. Ты вроде на ней жениться собирался? Вы же отдыхали вместе?

Евгений злобно фыркнул:

— Вот еще! Это она собиралась, а не я! Если жениться на всех этих Викусях, Катях, Наташах и К°, то надо жизней двадцать, не меньше…

Это мне понравилось. И я из этой же компании? Разозлившись, сладко улыбнулась Юрию.

— Действительно, что-то многовато женщин для одного мужчины. У вас такие же проблемы?

Евгений ответить ему не дал, ехидненько ухмыльнувшись и чересчур доброжелательно поинтересовавшись:

— Да,

я совсем забыл у тебя спросить: как твои жена и дочка?

Какой верный ход! При моей гипертрофированной тяге к порядочности нельзя было изящнее вывести противника из борьбы. Юрий все понял, но не сдался. Болезненно сморщившись, на мой взгляд, переигрывая, поскольку обычно мужчины несколько бравируют расставанием с женщинами — невелика потеря! — грустно признался:

— Я развелся. — И просительно посмотрел на меня в поисках сочувствия.

И напрасно. Разведенным мужикам я никогда не сочувствую, поскольку в девяноста девяти случаях из ста в разводе виновны именно они. И при этом они еще умудряются жаловаться на черствость своих бывших жен, не понявших их и вовремя не поддержавших. В чем, интересно? Свечку они должны были держать над головой своих муженьков, когда те с другими бабенками кувыркались?

Поскольку мое лицо никакого сочувствия не выразило, скорее наоборот, Юрий оставил неудавшийся вариант и просто предложил:

— Может, в кафе сходим?

В этот раз ответить не успела я. Евгений с высокомерным видом процедил:

— Мы едем домой!

К кому домой, он не уточнил, поэтому и дураку стало понятно, что дом у нас один, общий. Я с угрожающей миной уставилась на него, не желая выступать в роли сожительницы. Но он сделал вид, что все нормально, и деловито снял с рубашки невидимую пушинку. Светлые серые брюки и голубоватая рубашка подчеркивали его бронзовый загар.

Юрий посмотрел на мою недовольную физиономию, кое о чем догадался и колко попросил, скорее скомандовал:

— Может, подвезешь меня до моего дома? Я теперь живу около журналистского центра…

На улице жутко громыхнуло, и я нервно подскочила. Грозу я предпочитаю переждать в надежном месте, а не в маленькой машине. Но на мои возражения мужчины дружно объявили: «Ерунда! Ничего не случится!», схватили меня за руки каждый со своей стороны, вытащили из библиотеки и под чуть начавшим покапывать дождем усадили в машину.

Едва Евгений отъехал от здания, как началось светопреставление. Потемнело жутко, пришлось включить фары. Молнии огненными струями били прямо перед нами, заставляя меня зажать уши, чтобы не оглохнуть, и зажмурить глаза, чтобы не ослепнуть. Дождь хлестал так, что дороги моментально залило, и мы медленно плыли против течения по бампер в воде. Хорошо, что это был джип, а то бы мы застряли, как большинство маленьких машин, попавшихся навстречу. Когда гроза немного стихла, я, пытаясь отвлечься, чтобы было не так страшно, спросила у Юрия:

— Вы знаете, что теперь с вашей женой?

Не замечая подвоха, он честно ответил:

— Понятия не имею. Я давным-давно ее не видел. Знаю только, что она снова вышла замуж.

Я усмехнулась

про себя. Все понятно. Значит, с дочерью он тоже не видится. Это вполне вписывалось в мой жизненный опыт. Я давно убедилась, что мужчина любит своих детей лишь тогда, когда любит их мать. Кончается любовь к женщине — кончается и любовь к детям. Как бы она ранее ни декларировалась. Мне хотелось спросить, а платит ли Юрий алименты на дочь, но спрашивать про деньги было неприлично. Он еще что-то говорил, что-то о своем горьком одиночестве, но мне он уже был совершенно неинтересен. Странно успокоенный Евгений в наш разговор не вмешивался, видимо, сочтя его вполне безопасным.

Но вот мы подъехали к центру, и Юрий вышел, многозначительно покивав мне на прощание. Я ждала очередной проповеди от Евгения, но он переключил скорость, вывел машину на трассу и поощрительно заметил:

— Как приятно, что вы умная женщина…

Чуть повернувшись к нему, я вопросительно приподняла бровь. Комплименты, конечно, и кошке приятны, но с чего он это взял?

Он понял мой невысказанный вопрос и пояснил:

— Вы сразу поняли, что он и с дочерью не видится. С глаз долой — из сердца вон.

Принахмурившись, я нелицеприятно подумала: а сам-то он как бы вел себя в этой ситуации? И тут Евгений в который раз меня поразил, ответив на мои невысказанные мысли:

— Я бы никогда при жене не гулял. При любимой, естественно… — И он многозначительно покосился на меня. — Да на другой я и не женюсь.

Этот намек мне вовсе не понравился. Прозвучал он так, будто Евгений пытается приучить меня к определенной мысли. Он, будто ни на что и не намекал, продолжил:

— Хотя, насколько я знаю, они с Таней женились по страстной любви. Но его надолго не хватило. Таня родила, а он загулял, благо возможностей выше крыши, он же преподаватель в универе, столько студенток под боком. Ну, Татьяна от него и ушла. Вернее, это ему пришлось уйти. Квартира-то была ее.

Осмысливая услышанное, я опустила голову. Он смотрел на меня и улыбался. Мне тоже хотелось ласково ему улыбнуться, но я сдерживала себя, уговаривая, что ничего не изменилось и мы по-прежнему чужие люди. Он провел по моей щеке костяшками пальцев и проговорил:

— Как я соскучился! Но даже и спрашивать вас не буду, соскучились ли вы. Правды вы мне все равно не скажете, это я давно усвоил.

Обвинение в неискренности мне по душе не пришлось, и я бросилась в атаку:

— Как вы могли скучать рядом с такой красоткой, как Викуся?

Евгений по-мефистофельски ухмыльнулся и с удовольствием констатировал, как ему казалось, неоспоримый факт:

— Ревнуете, да? Это приятно, хотя и напрасно. Мы с ней в первый же вечер так разругались, что отдыхать нам пришлось в разных отелях. Так что мы друг друга и не видели. Кстати, инициатором нашего разъезда стал Панкратов. И я до сих пор не пойму: то ли он Викторию пожалел, то ли меня видеть не мог. — Он сжал мою руку и спросил: — И почему бы это?

Мне было понятно почему, но Евгению знать об этом вовсе не обязательно. Я сделала невинное лицо.