Любовь зла, полюбишь и феникса
Шрифт:
— Нет, мам, мне кусок в горло не полезет после всего, что произошло, — я поморщилась.
Перед глазами снова возникло жуткое зрелище сгораемых заживо моей магией бандитов. И запах горящей плоти, исходящий от них. Меня передернуло. Интересно, я когда-нибудь смогу снова нормально смотреть на жареное мясо? В любом случае, пока на такие подвиги точно не готова.
— Что ж, тогда сейчас вас разместят. Утром за завтраком обсудим детали.
— Разве ты останешься здесь? — едко спросила мама.
— Это все-таки мой дом, — с нотками иронии отозвался отец. — По-твоему, я должен снять себе гостиничный номер?
Айна ничего не ответила и, вздернув подбородок, гордо прошла мимо него в гостеприимно распахнутые двери.
Отец отдал распоряжения выбежавшим слугам. Я же вначале решила удостовериться, что Мэни нормально разместят. А то бедняга в своем состоянии вообще беспомощный. Но мои опасения оказались напрасны. Оборотня осторожно перенесли в одну из роскошных гостевых спален и со всем комфортом устроили на кровати. После чего предложили показать и мою комнату. Некоторое время с умилением понаблюдав, как сладко посапывает горностай, даже причмокивая во сне, я вздохнула и двинулась вслед за провожатым. Даже думать не хотелось о том, что придется расстаться с другом и мамой на несколько месяцев. Хотя, надеюсь, мне позволят иногда навещать их. Надо будет обязательно выдвинуть отцу это условие.
Комната для меня в том же крыле оказалась ничуть не хуже. Да и огромная ванная комната с кучей каких-то баночек и флакончиков для приведения себя в порядок впечатлила. Немедленно захотелось оказаться в горячей воде с пеной и смыть с себя все неприятности этого безумного дня. Но поколебавшись, я решила вначале поговорить с мамой. Обсудить с ней наедине, что она думает обо всем этом. И что может посоветовать насчет отца. Ведь она знает его куда лучше меня. Так что я попросила слугу показать мне, где разместили маму, и после этого отпустила.
Негромко постучала в дверь, но никто мне не ответил. С недоумением изогнула брови и надавила на ручку, которая легко поддалась. Тут же услышала громкие голоса спорящих друг с другом мужчины и женщины, в которых без труда угадала родителей. Похоже, они настолько поглощены друг другом, что даже стука не услышали. Проклятье! Похоже, я не вовремя.
Потопталась на пороге, не решаясь пройти внутрь и лишь слушая звуки сквозь щель в двери. И вот знаю, что подслушивать нехорошо! Но когда в разговорах то и дело всплывает мое имя, трудно удержаться. Вздохнув, я капитулировала перед собственным любопытством и приложила ухо к двери, чтобы слышать еще лучше.
— Ты ведь хочешь отнять ее у меня, правда? — с горечью произнесла мама. — Забрать насовсем, а не на полгода. Я ведь тебя знаю! Если чего-то хочешь, обязательно добьешься этого любым путем. Пойдешь на любую подлость! Как было и со мной когда-то.
— Послушай, неужели ты считаешь, что я могу причинить вред собственной дочери?! — раздраженно спросил Леонард Нуари.
— О, в твоем понимании вредом это, конечно же, не будет! — с сарказмом отозвалась она. — Ты будешь говорить, что действуешь исключительно в ее интересах! Но из рук постараешься не выпустить!
— Это не так. Я всего лишь хочу защитить нашу девочку. Сделать то, чего ты не давала мне возможности осуществлять в открытую столько времени.
— Только не надо лицемерия! — презрительно выпалила мама. — Наша девочка тебе и даром не нужна была, пока не оказалось, что она феникс. Впрочем, нет, тут ошибаюсь. Нужна была как способ воздействия на меня, не так ли? И ты все же добился, чего хотел! У меня теперь нет выбора и я должна жить там, где ты укажешь.
— Айна, послушай, — он вздохнул, — ты слишком сгущаешь краски. Не скрою, я всегда хотел, чтобы мы снова были вместе. Не раз тебе это говорил в письмах, которые присылал с подарками ко дню годовщины нашего с тобой знакомства.
— Я их все равно не читала. Сразу сжигала, — издала злобный смешок Айна. — А подарки отправляла обратно. Или ты не получал?
— Все я получал, — он раздраженно скрипнул зубами.
А я вдруг поняла, что мама не совсем честна с ним. Вспомнился момент, когда однажды застала ее рыдающей над каким-то письмом. Правда, заметив меня, она тут же опомнилась и спрятала послание. Сказала, что это от одной из ее клиенток, с которой они подружились. И что у той произошло несчастье. Теперь ясно, от кого на самом деле были те письма! Сглотнув подступивший к горлу комок, я ощутила невольную жалость к своей болезненно гордой матери. Она продолжала безумно любить отца, но ни за что на свете не призналась бы в этом.
— Айна, — голос Леонарда Нуари внезапно приобрел какую-то особенную мягкость и бархатистость. — Я понимаю, что ты не хочешь в это верить, но все то, что говорил тебе о своих чувствах — правда. Ты единственная женщина, которую я когда-либо любил. И сейчас люблю. Может, хватит, наконец, бегать от собственного счастья? Мы все еще можем быть вместе. Теперь ты поселишься поблизости от меня, и мы сможем часто видеться.
— Похоже, ты забыл кое о чем! — горько возразила мама. — О своей жене, которая вряд ли придет от этого в восторг.
— Да плевать мне на то, что она подумает! — рявкнул Леонард. — Она всегда была мне чужой.
Невольно вздрогнув и испугавшись за маму, я посмотрела в щелочку и невольно прикрыла рот ладонью. Отец схватил ее за плечи и обнял, крепко прижав к себе и не обращая внимания на сопротивление. Впрочем, длилось оно недолго. Мама как-то внезапно обмякла и уткнулась лицом в его грудь. А по ее содрогающимся плечам я поняла, что она плачет.
— Мы давно уже не живем с ней как муж и жена, — прерывистым голосом говорил отец, покрывая волосы матери поцелуями. — Мне вообще трудно смотреть на кого-то другого после тебя. И ты права, все это время я даже мечтал о том, что случится что-нибудь, из-за чего у тебя не останется выбора, кроме как довериться мне.
Она попыталась отстраниться, но он не позволил.
— Твое место рядом со мной, Айна, — приподняв ее лицо, он заглянул прямо в заплаканные глаза. — Ты сама об этом знаешь. И твое, и нашей дочери. Позволь мне позаботиться о вас!
Его губы коснулись ее губ в осторожном, каком-то щемяще нежном поцелуе. И мать в этот раз не отстранилась. Наблюдать за этим дальше было неловко, и я тихонько прикрыла дверь и двинулась по коридору к своей комнате.
В моей душе царило смятение. Я не знала, как относиться к тому, что увидела. Одно было несомненно — мама все еще любит Леонарда Нуари и хочет быть с ним, несмотря на то, как он с ней поступил. И лишь гордость мешает окончательно с этим смириться.