Любовь зверя
Шрифт:
Милита спокойно опустила руки. Она улыбалась и в ответ ничего не крикнула.
Студент очнулся. Персонажи из ночных кошмаров растаяли, бежали с поля боя, вместе с ними растаял страх за свою молодую жизнь. Со страхом за свою честь обстояло несколько сложнее. Рядом, как ни в чем не бывало, шумно отдувалась девушка, защитившая его от мерзавцев, и не было никаких сил взглянуть в ТУ сторону. Кроме того, рождался новый страх – нет, не страх, а некое подобие, проекция! Сама девушка, которой он посвятил сегодняшний вечер… Ее жуткие навыки, ее отточенная жестокость… Последняя мысль вернула на миг смачные картинки минутной давности, окатив волной пережитого ужаса.
– Ты, кажется, хотел познакомиться с нормальными советскими хулиганами? – добродушно сострила
– Слушай, – он решился подать голос: глупый вопрос жег ему язык. – Слушай, а пистолет настоящий?
Повернув голову, он все-таки посмотрел на школьницу.
11. Подвал
Эмоциональный фон:
Ты! Это ты, ты! Неужели…
Встретились все-таки. Есть на земле справедливость. Ты пришел сюда, бедолага, сам пришел. Поэтому не обижайся. Девчата наши, конечно, не такие ласковые, как ты привык, но ведь они обожают тебя – посмотри на них внимательно! – обожают тебя давить, топтать, давить, топтать. Здесь их воспитали правильно: обижаться тебе не дадут. Бедолага… Когда твои новые подружки заволновались, забегали – мол, какой-то мент бродит по клубу и разыскивает женщину-монстра, когда прервали даже начальную стадию теста, чтобы поставить в известность своего учителя – низкий им поклон за неравнодушие и бдительность, – кто бы мог подумать в этот момент, что именно ты почтил нас визитом? Есть на земле справедливость…
Да, мучил ты его восхитительно. Квалифицированно мучил, по-мужски. Того жалкого недоразвитого интеллектуальчика в школьной форме, который таскал в портфеле мамины мандарины. Того сопливого, вечно помятого шестиклассника, который… который немного подрос, немного поумнел и с наслаждением глядит сейчас на тебя – пойманного, трепыхающегося. Не забыл, как ты мучил его? По глазам видно, что не забыл! Вспомнил, родной! Очень хорошо. Потому что мальчик, с наслаждением глядящий сейчас на тебя, ничего больше вспоминать не желает. Незачем хранить в груди ТОТ стыд, ТЕ унижения, ТУ ненависть. Веселые картинки в школьном альбоме – они твои, листай их сам, у тебя еще есть время.
Эх, детство, детство. Счастливая пора. Ну и дураки же они были! Два полуреальных существа, воевавших друг с другом тысячу лет назад. Человечек против гориллы. Слизняк против ботинка. Смешно. Впрочем, самую веселую из ТЕХ картинок вполне можно оставить в альбоме. Как однажды на уроке физкультуры все пошли в спортзал, и только любимый тобой слизняк остался в раздевалке. А школу тогда санэпидстанция проверяла, анализы делала, и поэтому весь класс поголовно притащил с собой баночки с калом. Так он – не морщись, не морщись! – взял и вывалил тебе в портфель этих анализов, сколько вместилось. Кошмар! Прямо на книги, на тетради – довеpху. Очень уж ты его довел, Боря, прости, не сумел он сдержаться и подумать о последствиях. Но шутка получилась на славу. Ты потом портфель отмывал, отмывал, а все равно целый год воняло. Почему ты испорченную вещь не выбросил, трудно понять… Ценное воспоминание. Ты, конечно, тоже не хранишь подобное, твоя обезьянья память, конечно, обучена необходимым защитным уловкам. Зато кулаки-то уж наверняка не забыли, что ты сделал с этим героем шутником, вернувшись из спортзала. По глазам видно – помнишь! В результате весь год, что ты мыл портфель, он переезжал из больницы в больницу, терзаемый не мальчишечьими болями. Диагноз был… Хотя, диагноз – не твое обезьянье дело. Мать перевела героя-шутника в другую школу, и на том ваши отношения угасли. А про орущее, извивающееся под гимнастической скамейкой тело ты правильно помнишь. Только не знаешь, что раздавленный тобой слизняк почувствовал вдруг себя человеком. И даже потом, когда покрывал рвотой подушку или с криком мочился под себя, он не утерял это святое чувство. Да, вот именно… Дураки они были, оба – сил нет смеяться!
Действие:
Тот самый, но уже без швабры. И озабоченный – совсем не наглый.
– Что с тобой сделали, бедолага, – сказал тренер почти сочувственно. – Знаешь, меня самого до сих пор пугают такие фокусы. Трудно привыкнуть…
– Мне нужен врач, – натужно сообщил пленник. – Рука.
– Да уж вижу, что стало с твоей лапой. Хорошая у меня помощница, правда? Местная звезда.
– У тебя медика здесь нет? – Майор был настойчив и проницателен, согласно должности. – Тогда развяжи меня, я сам.
Тренер отозвался:
– Борис, не будь идиотом.
Некоторое время пленник молчал, изо всех сил стараясь не быть таковым. Боль ожесточенно рвалась сквозь горло, и не хватало зла, чтобы сдерживать ее… По спине текло. Было плохо: зла не хватало… Его бывший одноклассник, как выяснилось, наоборот, пребывал в ностальгическом расположении духа:
– Ты женат, Борис?
– Странный, однако, вопрос, – постарался улыбнуться товарищ майор. – Женат семнадцать лет. Дочка есть. А ты?
– Я? У меня все в порядке. Жену-то любишь?
Гость вскинулся, дернулся. Над ним издеваются! Хотя… Не похоже. Может, и есть в этом тактический смысл – повспоминать друг у друга на груди? Со слезами умиления…
Он ответил, продолжив самоистязание:
– Ты не изменился, я погляжу. Раньше тоже, чуть что – на совесть налегал. Люблю я жену, люблю. Как пес конуру. Попробуй, не люби эту дуру, если она сразу генералу… – он вдруг замолк, прикрыв омертвевший взгляд дергающимися веками. Потому что мозг парализовало несуразным ощущением, будто он кому-то нечто подобное уже говорил. Кому? Сумасшествие…
– Чего-то у меня с головой, – уверенно прибавил майор и разлепил глаза. – Не обращай внимания.
– Да, – согласился тренер. – Да, конечно. – А твоя голова как, не дурит? У тебя, кажется, сотрясение было… Правильно, в шестом классе. Слушай, ты уж извини меня. Ну, за то… за скамейку, помнишь? Злой я был, дурак, балбес слюнявый.
– Людям твоей профессии не положено извиняться, – пошутил тренер. – Выговор дадут.
– Ничего, потерплю. Ты, помню, был хлипкий, я тебя лупил частенько. Смешное было время… Вот уж не думал, что ты спортсменом заделаешься.
– Какой из меня спортсмен? Я учу людей, девчат моих милых. А ты, оказывается, опером служишь?
Вопрос кое-что напомнил. И сразу стало легче держать боль, и глупые надежды, вызванные нежданной встречей, сразу сменились конкретными рабочими чувствами.
– Промахнулся, – сказал майор, – не опер я. Из внутренних войск, из Отрядов по поддержанию. Слыхал? Ты бы развязал меня в самом деле, а то ребята на улице начнут волноваться.
– На улице тебя только «жигули» ждут, – живо отреагировал тренер. – Точнее, во дворе, правильно? Личный автотранспорт, надо полагать. Признавайся, заправленный казенным бензином? – Он внезапно сделался серьезным. И подтянутым. Таким же, каким была вечность назад его сановная добыча. Соскочил со стола, склонился над потным телом в кресле и принялся бесстыдно шарить по чужим карманам. От него пахнуло духами.
– С-сволочь, – привычно, но искренне проговорил товарищ майор. – Кол всем вам в…
– Ага, – сказал тренер, выуживая красную книжицу. – Ну-ка, полюбопытствуем… Действительно. Демонстрации, значит, разгоняешь? Прямо с передовой к нам?
Он не ответил. Он в упор смотрел на врага, растягивая тяжелым дыханием резиновые бинты. А тот был деловит и точен в движениях, с-сволочь поганая.
– Билет, – вслух удивился враг. – На сегодня! Собираешься уезжать?
– Ты ведь пожалеешь, – прошептал майор и в очередной раз спрятал зрачки от света. – Что за мерзость у тебя тут творится… – Вдоль несуществующей руки катили волны – прямо в голову. Гигантские валы. Прилив, отлив, прилив, отлив.