Любовь... Любовь?
Шрифт:
74
я тут лишний. Интересно, сколько я так выдержу? А потом придумаю какой-нибудь предлог и сбегу. Однако вечер все-таки отличный. Мы идем по дороге, которая ведет вверх, на холм; с одной стороны — дома, а если взглянуть вниз, с обрыва, — перед тобой залитая огнями долина и дорога, вьющаяся к перевалу и дальше, на Калдерфорд. Именно о таком вечере я и мечтал — сухом и холодном, когда можно погулять и поболтать и получше узнать друг друга. А сейчас все пошло вкривь и вкось, и от прогулки нет никакого толку.
Дороти идет по другую сторону от Ингрид и что-то говорит ей, но что — я не слышу. Похоже, отпускает какую-то шуточку, не предназначенную для моих ушей, потому что говорит она очень тихо, а потом обе хохочут. У меня такое чувство, что они смеются надо мной, а если даже и нет, это свинство и невоспитанно так себя вести.
Тут Дороти повышает голос и говорит:
— Смотри, вот здесь живет Ральф Уилсон.
На вершине холма, по эту сторону парка, стоит несколько роскошных особняков, и она показывает на один из них — очень большой, укрывшийся за деревьями. На подъездной аллее у дома стоит автомобиль — кажется, «армстронг сидли».
— Я не знала, что они переехали, — говорит Ингрид.
— Как же! Они здесь уже давно, — говорит Дороти. — Ну и зазнался же он с тех пор, как они перебрались в эту громадину. Еле разговаривает при встрече.
Этот Ральф Уилсон сразу вызывает во мне симпатию, во всяком случае своим отношением к Дороти.
— Не понимаю, почему это он вдруг зазнался, — говорит Ингрид. — Они и раньше жили в довольно большом доме, и родные его были люди богатые. Однако со мной он держится по-дружески, когда я его встречаю.
— С кем, с кем, а уж с тобой он, конечно, будет держаться по-дружески, — говорит Дороти, и тон у нее опять такой, точно она знает куда больше, чем говорит. Но Ингрид ей этого не спускает.
— Это почему?
75
— Ну, после того случая в теннисном клубе, когда вас вдвоем заперли в раздевалке и никто не мог к вам попасть.
— Ты же прекрасно знаешь, что это сделал Гарри Норрис. И ключ все время был у него.
— Это-то я знаю, но я говорю о том, что было в раздевалке. Что-то никто из вас не торопился побыстрее выбраться оттуда.
— А всем именно этого и хотелось, чтоб мы подняли крик и шум, да?
— Всем, кроме Ральфа Уилсона. По-моему, это он и подучил Гарри Норриса.
— Во всяком случае, если и подучил, то ничего этим не добился.
— Ну, он-то говорил нечто другое. Я слышала, что он рассказывал ребятам.
— Не понимаю, почему ты затеяла этот разговор, — говорит Ингрид. — Я уверена, что Вику вовсе не интересны эти старые сплетни.
— Ну, не знаю, — говорит Дороти.
— Зато вы, видно, знаете толк в настоящей дружбе, верно? — говорю я.
— Что вы хотите этим сказать? — спрашивает Дороти.
— Вы понимаете, что я хочу сказать. Сначала вы пытались состряпать что-то насчет меня, а теперь настала очередь Ингрид.
Сыт я всем этим по горло и, кажется, скажу сейчас такое, что все испорчу, раз и навсегда. Но я уже не владею собой. Если эта Дороти сорвала нам свидание, пусть пеняет на себя.
— Да кто вы, собственно, такой, чтобы так со мной разговаривать? — заявляет она мне. — Я такое о вас знаю, что едва ли вам понравится, если я это всем расскажу.
Мы останавливаемся, и я смотрю прямо в ее мерзкую рожу.
— Меня такими разговорчиками не запугаешь, — говорю я ей. — Ничего вы обо мне не знаете, кроме того, что все знают. А если вы хотите состряпать сплетню, советую вам прежде хорошенько подумать.
— А что вы можете мне сделать? — фыркает она, не сдаваясь.
Тут уж я обозлился как черт. Мне вспомнилось, сколько времени я вздыхал по Ингрид и какие планы
76
строил на сегодняшний вечер А она взяла и все испортила своими грязными намеками. И я выдаю ей сполна, а там будь что будет.
— Спущу штаны и отлуплю тебя как следует, — говорю я. — Очень жаль, что никто до сих пор этого не сделал. .
— Только троньте меня, я позову полицию.
— Не бойся, не трону, но вот эта ухмылочка скоро слетит с твоей рожи.
— Это еще почему?
— А потому, что любому парню, который до тебя дотронется, надо медаль выдать. Ему пришлось бы мешок надеть на голову, прежде чем он согласился бы уединиться с тобой в теннисном клубе.
В первую секунду мне кажется, что она сейчас набросится на меня, искусает всего и исцарапает, и я делаю шаг назад и даже приподнимаю руки в целях самозащиты. Но она вдруг поворачивается ко мне спиной и начинает рыдать, как ребенок.
— Зачем вы ей такое наговорили? — укоряет меня Ингрид.
— А ну ее к черту, — говорю я. — Чего она совалась не в свои дела?
Дороти, продолжая всхлипывать, делает шаг-другой по дороге. Ингрид смотрит ей вслед.
— Видите, она уходит.
— Ну и что же вы теперь будете делать?
— Я не могу ее оставить.
— После всего, что она тут пыталась про вас наговорить?
— Вы ее не знаете. Такая уж у нее манера. Она ничего дурного не думала.
— Все они так говорят, эти старые сплетницы, а сами делают гадости. Они никогда ничего дурного не думают.
— Но вы же ее не знаете.
— И знать не желаю. Достаточно я на нее нагляделся.
Она стоит на краю тротуара, точно не может решить, как ей быть, а я думаю: ну к чему она разводит эту бодягу.
— В общем, не могу я ее оставить.
— Д зачем вы ее брали с собой? Ведь у вас же было свидание со мной, не так ли?
77
— Она зашла к нам в гости. Не могла же я ее выставить. Все-таки она моя лучшая подруга.
— Вот уж никогда бы не подумал.