Любовь... Любовь?
Шрифт:
— Аппетитная девчонка, правда, Джеф? — говорит кто-то рядом со мной, и я подскакиваю.
Конрой и его дружок Льюис стоят, привалившись к доске Конроя, и смотрят на меня. Оба иронически ухмыляются — это в манере Конроя, а Льюис подражает ему.
— Ну, не удовольствие смотреть на такую? — говорит Конрой.
— Чего это вас разбирает? — спрашиваю я, будто ни о чем не догадываюсь.
— Не скрытничай, мой юный Браун, — говорит
91
Конрой. — Мы же знаем, что ты увиваешься за мисс Росуэлл, нашей сиреной из машинного
— А какое ваше собачье дело? — огрызаюсь я и, опустив взгляд на доску, делаю вид, будто занят работой.
— В парадные комнаты тебя еще, верно, не впустили, Браун, а? — говорит Конрой. — Все еще маячишь в прихожей и трясешься?
— Какое там: прихожая уже давно пройдена, — давится от смеха Льюис.
Я краснею, мне становится трудно дышать; чувствую, что сейчас взорвусь, но молчу: если им ответить, только хуже будет. Но этого Льюиса я когда-нибудь проучу. Конрой слишком тяжел для меня, а Льюис мне по силам, пусть только откроет не к месту свое хайло, я ему выдам по первое число, если поблизости не будет миротворцев...
А они все не унимаются.
— Я бы на твоем месте утихомирился, Браун, — говорит Конрой. — Эта наша мисс Росуэлл — горячая штучка. Прямо скажем, не тебе чета. Ты уж лучше оставь ее взрослым.
Я стою, не поднимая головы, и делаю вид, будто занят своим чертежом. Но они не отстают. Сердце у меня стучит как молот, карандаш прыгает — я изо всех сил стискиваю его и упираю острием в ватман.
— Знаешь, как ее у нас зовут? — спрашивает Конрой. — Какое у нее прозвище? Мисс Богомол. Ну, а что такое богомол тебе, конечно, известно?
Я молчу, стараясь держать себя в руках, и только жду, чтобы они отстали.
— Так вот: богомол — это насекомое вроде большого кузнечика, и самка, пока трудится с самцом, пожирает его. Заглатывает потихоньку, кусочек за кусочком, и все.
— Ну, а что она оставляет напоследок, об этом ты и сам можешь догадаться, — говорит Льюис, покатываясь со смеху.
— Какие гадости ты говоришь, Конрой, — не выдерживаю я и поднимаю голову. — Занялся бы лучше делом, грязная ты свинья!
— Что такое? — произносит Конрой и выпрямляется. — Ну-ка, повтори еще раз, ты, подонок...
Спасает меня Миллер: в эту минуту дверь его кабинета открывается, и он вызывает к себе Конроя. Тот уходит, а Льюис приближается ко мне и смотрит поверх
92
чертежной доски. Он тщательно выбрит, волосы у него зачесаны назад и разделены прямым, как ниточка, пробором. Говорят, он стрижется каждые десять дней. Он очень заботится о своей внешности, что верно, то верно. Внешне — чище его не найдешь, а внутри — настоящая помойная яма.
— Ты бы поосторожней разевал рот, Браун, — говорит он, — а то как бы тебе уши не надрали.
Тут я не выдерживаю, хватаю Льюиса за галстук и, чуть не задушив, подтаскиваю к чертежной доске.
Только скажи еще слово, и я тебя придушу. — Он беспомощно машет руками, физиономия у него наливается кровью. — Без Конроя ты просто сопляк, запомни это.
Я выпускаю из рук галстук Льюиса и отпихиваю его, он подтягивает узел, явно
IV
В понедельник по дороге домой мне не удается поговорить с Ингрид. Но я не теряю надежды: может быть, на следующее утро мне больше повезет. Однако мы с Джимми застреваем в потоке людей, а Ингрид идет впереди с какими-то женщинами.
На работе я наспех нацарапываю ей записку; спрашиваю, можем ли мы вечером встретиться. Скатываю в трубочку несколько чертежей и отправляюсь в копировальную. Стучит машина, снимающая светокопии, мелькают лампы, отбрасывая блики света на стены и на потолок. Тут всем заправляет Фёбе Джонсон, она танцует вокруг машины, словно перед ней механический биллиард в баре. Она целый день так — напевает мелодии калипсо и приплясывает, подергивая в такт плечами и локтями. Ей всего шестнадцать, но она такая аппетитная, глаз не оторвешь — бедра пышные, и две такие чаши спереди, что любая кинозвезда позавидует. Ребята говорят, что с ней просчета не бывает, но все это трепотня: я случайно знаю двух малых, которые встречались с ней, однако ничего не добились. Фёбе жаждет романтики, а парням, которые проводят с ней время, нужно другое.
93
Правда, она, наверно, понимает, что ей придется смириться с этим, когда она вы идет замуж.
Я облокачиваюсь на стол, где обрезают чертежи, и некоторое время смотрю на нее.
— А где Колин?
Она пожимает плечами, не прекращая своего танца.
— Вот уж не знаю.
По правде говоря, я немножко побаиваюсь Фёбе: она может сказать все, что ей взбредет в голову, если что-нибудь взбредет. Она хорошо справляется с работой, ее терпят, но когда-нибудь она скажет кому не следует пару теплых слов, и ее вышвырнут вон. Правда, этим ее не испугаешь: сразу видно, что ей наплевать, даже если ее завтра уволят. Такая уж она девчонка.
— А был он сегодня утром?
— Не видела. — Она делает несколько шажков, потом круто поворачивается и оказывается лицом к лицу со мной. — Не нравится мне ваш галстук.
— А что в нем плохого?
— Не модерновый, такие теперь не носят, — говорит она. — Это стариковский галстук. — Она протягивает руку и преспокойно вытаскивает его у меня из джемпера, чтобы как следует рассмотреть. Потом покачивает головой и, приплясывая, прищелкивая пальцами, снова начинает кружиться у станка.
Я засовываю галстук обратно.
— Какой же, по-вашему, галстук я должен носить?
— Ну, такой узенький, — словом, модерновый. Их полно в магазинах.
— По мне, так пусть бы они все в магазинах и остались. Я даже в гробу такой не надену.
— Ну, если вы хотите походить на своего дедушку...—говорит она.
— На пижона я, во всяком случае, походить не хочу... И что вы все приплясываете, неужели не можете постоять спокойно? Этак у вас скоро будет пляска святого Витта, если ее уже нет.