Любовь... Любовь?

Барстоу Стэн

— А откуда вы знали, где я живу?

Это ведь тоже кое-что доказывает: значит, она и раньше интересовалась мной.

Она улыбается, не глядя на меня.

— Да вот так, знала, — говорит она. — Может, я знаю о вас куда больше, чем вы думаете.

Мне хочется запеть, закричать прямо здесь, на улице. Какая она прелесть! Настоящая прелесть!

III

— Ну, куда же мы пойдем? В кино?

— Я бы лучше погуляла и поболтала, — говорит она, и меня это вполне устраивает. Ведь как раз об этом я мечтал в прошлое

воскресенье, когда явилась эта Дороти и влезла в наши отношения. Бог мой, как подумаю о ней... Ведь она чуть не поломала нам все... И ничего бы этого не было — я бы не шел сейчас с ней и не знал, что она мной интересуется, как и я ею. А может, это и к лучшему, что у нас не все было гладко, потому что это заставило Ингрид раскрыться и дать мне понять, что она интересуется мной. Словом, мы как бы сделали два шага назад и дюжину вперед. Я даже начинаю думать, что мы должны быть благодарны Дороти.

— А вы сегодня были свободны? Вам не трудно было встретиться со мной?

— Вообще-то говоря, мне не следовало сегодня приходить, — говорю я, а сам думаю, что, даже если б по улицам бегали голодные львы, это не удержало бы меня. — Мы всем семейством приглашены были на чай к моей сестре, на ее новую квартиру. Она вчера вернулась из свадебного путешествия.

— А, понятно, к Кристине. Вы рассказывали мне про ее свадьбу.

111

Ведь и в самом деле рассказывал, только это было почти две недели назад. А смотрите, сколько с тех пор всего произошло! Я познакомился с Ингрид, потом считал, что потерял ее, а теперь вот снова нашел. И мне все еще не верится, что она тут, со мной рядом, и пришла не по моему приглашению, а сама меня позвала! Я беру ее руку и просовываю себе под локоть, она поворачивает голову, смотрит на меня и улыбается, а меня обдает терпким запахом ее духов.

— Мне нравятся ваши духи. Что это такое?

Она усмехается.

— «Желание».

— Рискованная штука душиться такими духами, а? — Джимми Слейд, наверно, сострил бы иначе: что-нибудь насчет того, что один флакон таких духов может расстегнуть пояс целомудрия, думаю я и улыбаюсь.

— Они довольно дорогие, — говорит она. — Поэтому я душусь ими только по особым случаям. Для каждого дня слишком накладно.

— Что-то не пойму: мне следует радоваться или огорчаться?

— Почему?

— А потому как непонятно: уверены вы, что я ничего себе не позволю, или наоборот.

Она хохочет.

— Нет уж. Давайте не безобразничать.

Разговор заходит о наших семьях, мы ведь совсем ничего не знаем друг о друге, и я выясняю, что отец Ингрид, инженер-строитель, работает в крупной строительной фирме близ Манчестера и по делам службы часто разъезжает по стране, а иногда выезжает и за границу.

— Вообще его почти никогда не бывает дома, — говорит Ингрид. — Мама говорит, что это все равно, как быть замужем за моряком.

Я замечаю, что она говорит «мама»,«в не «мать», что сразу ставит ее семью на ступеньку выше моей.

— Но в такой жизни есть, конечно, и свои преимущества,— продолжает она. — Муж, которого видишь только от случая к случаю, никогда не надоест. Поэтому, когда он приезжает, они воркуют, как влюбленные голубки. Можно подумать, что они женаты какой-нибудь месяц, а не двадцать лет... Конечно, все изменится, когда меня с ней не будет. Ей станет, наверно, одиноко.

112

— Вы разве собираетесь уехать из дому?

— Когда-нибудь ведь придется. Когда я выйду замуж.

— А сколько вам лет, Ингрид? — Я примерно представляю себе, сколько ей лет, но не уверен.

— Мне исполнилось восемнадцать перед рождеством. — Я бы дал ей на год больше.

— Ну, вы еще совсем ребенок, — говорю я, чтобы поддразнить ее. — Вы не скоро расстанетесь с вашей мамой.

— Так или иначе, надо заглядывать в будущее, правда?

Многие девушки выходят замуж и обзаводятся семьей в восемнадцать лет. А сколько же вам лет, старичок, если можно полюбопытствовать?

— Двадцать.

— Очень трудно было угадать ваш возраст. А все из-за вашей седой бороды.

Я смеюсь.

— Ладно, ладно... — И снова мне хочется петь и кричать. Все чудесно, и мы великолепно ладим. — А за какого же парня вы намерены выйти замуж? За такого, который, вроде вашего папаши, будет все время отсутствовать?

— Боюсь, что нет. Я хочу такого мужа, который был бы всегда при мне. Авось не надоест.

Значит, она хочет того же, что и я: жить вместе, смеяться, любить — и так каждый день. Как же это, должно быть, чудесно, если, конечно, вытащишь счастливый номер.

— Ну что ж, подождите, может, такой и подвернется. А может и так случиться, что это будет моряк или еще кто-нибудь в таком роде.

— А откуда вы знаете, что он уже не подвернулся? — говорит она, и я быстро вскидываю на нее глаза, не понимая, как к этому отнестись.

— Что же вы в таком случае делаете здесь со мной?

— Возбуждаю его ревность, — говорит она.

— Понятно. Он большой, высокий?

— Не сказала бы. Но он хорошо сложен.

— И умеет орудовать кулаками?

— Право, не знаю. Думаю, что он способен постоять за себя.

— М-м-м. — Я приподнимаю шляпу и делаю вид, что хочу повернуть обратно. — В таком случае спокойной ночи.

Она смеется.

113

— Пошли-пошли, я не дам вас ему в обиду.

Все это время мы шли по проспекту, окаймленному частными особняками, — он ответвляется от главного шоссе, которое ведет к Гринфорду мимо Кресслийской пустоши. И вот перед нами ворота из кованого железа, с гербами и завитушками, а рядом боковая калитка — вход в Рейвенснукский парк. Калитка открыта, и Ингрид предлагает зайти в парк. Мы проходим мимо сторожки, погруженной в темноту, и идем дальше по одной из широких асфальтированных аллей, по обеим сторонам которой тянутся пустые клумбы и стоят высокие деревья.

— А что вы подумали, когда я вчера не появилась? — немного погодя спрашивает она.

— Я просто не знал, что и думать.

— Неужели вам не пришло в голову, что меня могли где-то задержать?

— Такая мысль у меня была.

— Не могли же вы, в самом деле, решить, что я согласилась прийти на свидание, а потом нарочно не пришла?

— Такие случаи бывали, верно?

— Значит, вы меня совсем не знаете, если думаете, что я могла так поступить, — говорит она, и в голосе ее слышится холодок.