Любовная связь напоказ
Шрифт:
– Не беспокойся. – Она поняла, что должна уйти, не уронив свое достоинство, и с независимым видом вскинула голову. – Я уйду, потому что мне не нужен трус, который предпочитает побыстрее расстаться, лишь бы чего не случилось. Мне не нужен человек, который не хочет решать назревшие проблемы. И мне не нужен ты. – Она взглянула на него в последний раз перед тем, как он уйдет в ванную, и, вспомнив, что должна сохранять достоинство, съязвила: – Приятного Рождества. Хотя, скорее всего, оно у тебя будет отвратное-преотвратное.
Глава 14
Может, Зоя и ошиблась, скоропалительно обвинив Дана в трусости.
После их перепалки Зоя сдержала слово, и, когда он побрился, в комнате лишь витал легкий аромат ее духов. Через десять минут он оделся и по пути в Лондон блаженствовал, словно только что свалил с плеч непомерную ношу.
Чувство облегчения не покидало его часа два. В Рединге он, однако, задумался, как ей удалось прорваться через компанию журналистов, дежуривших у входа в отель. Да и вообще, надо было хотя бы подвезти ее до станции. Благодушие покинуло его, сменилось чем-то другим и, когда он вернулся домой, превратилось в нечто мрачное, угрюмое и тревожное. У него все валилось из рук. Отчего-то он то и дело хмурил брови, тер глаза, беспокойно ерзал на стуле, и его тянуло помолотить кулаками по боксерской груше.
Праздничный бедлам в городе, от которого невозможно спрятаться, только оттенял его скверное настроение. У него ныли мышцы от постоянного напряжения, а расслабиться не получалось, в груди давило так, что впору было наведаться к врачу, челюсть свело от постоянных усилий не скрежетать зубами.
И никаких признаков облегчения. Ни работа, ни спиртное не помогали, а перспектива провести Рождество с матерью и сестрой в Ашвике ничего хорошего ему не сулила.
После злополучной статьи он наполовину был уверен, что приглашение ему отменят. Даже позвонил, чтобы извиниться и объясниться, а потом сам отказался приехать, но мать – которую настолько мало тронули эти разоблачения, что они и самому ему стали казаться не очень страшными, – ничего не хотела слышать.
И он отправился в поездку, по крайней мере на пару дней, в надежде избавиться от хандры. Но мать и сестра прожужжали ему все уши о Зое – почему они не вместе, если созданы друг для друга, – и рождественский вечер оказался скомканным. Он попросил их отстать от него, с каменным выражением на лице пробормотал извинения, вскочил в машину и вернулся в Лондон.
Прошла неделя, он все время прокручивал в голове события прошедших двух месяцев и чувствовал себя ужасно. Плохо спал, потерял аппетит, стал раздражительным.
В канун Нового года он сидел с рюмкой виски у камина в гостиной и особо не удивлялся, почему не поехал на празднование к сестре, потому что удивляться тут было нечему. Просто ему не хотелось встречать Новый год в толпе едва знакомых людей, и вполне объяснимо, почему не хотелось.
Он не задумывался о местонахождении Зои, так как не хотел ее видеть и считал правильным, что они расстались. Даже радовался. Потому что ему не нужен рядом человек, на которого нельзя положиться. Который его подводит. И так в его жизни было предостаточно подобных неприятностей, а если придется ему провести остаток дней в одиночестве – и пусть, ведь что бы ни говорили и ни думали его мать и сестра, он и Зоя, черт возьми, вовсе не созданы друг для друга.
Если честно, то исходя из прошлого печального опыта у него не оставалось выбора. Ладно, он мог забыть про недавние злополучные сорок восемь часов. Но хорошо помнил тяжелые сцены в доме Натали, как он напился, не обращал внимания на ее угрозы вызвать полицию и призывы угомониться, как он ударил несчастного полицейского, который выполнял свои служебные обязанности и пытался его успокоить. Каким-то образом уговорил их его не арестовывать, хотя ему едва не надели наручники, а когда протрезвел, то от воспоминаний о недавнем буйстве и как все плохо могло закончиться чувствовал себя так, словно его переехал грузовой поезд, и сказал себе, что одного такого случая более чем достаточно.
Поэтому он стал жестко себя контролировать и избегать всех потенциальных опасностей. И если не считать прокола с Жасмин Томас, эта политика приносила успех.
Но только до появления на горизонте Зои, когда его прежняя тактика начала сбоить и он перестал понимать, что делать дальше.
Конечно, все проблемы возникли из-за Зои. Она втянула его в свою жизнь, а потом сознательно и целеустремленно лишила контроля над собой, как он ни старался воспротивиться. После знакомства с ней его поведение изменилось, он потерял бдительность, стал импульсивным и непредсказуемым. Он чувствовал исходящую от нее опасность, но реагировал слабо, редко и нерешительно. И закономерно получал щелчок по носу всякий раз, когда пытался повлиять на ход событий.
Сначала договоренность о всего одном поцелуе переросла в помощь ей до конца той встречи одноклассниц. И это едва не закончилось плачевно. Затем он опрометчиво и с неподобающей поспешностью отказался от правила трех свиданий. Соглашение о конфиденциальности тоже оказалось простой бумажкой – не будет же он с Зоей судиться!
На каждой ступеньке их отношений он сдавал свои позиции, не удавалось ему взять верх и в эмоциональном плане, хотя бы в истории с ее тестом на беременность. А потом случился этот пассаж на свадьбе, он был вне себя от ее простодушия, но принесла ли ему хоть грамм успокоения его правота?
Словно вдруг прозрев, Дан сжал пальцами рюмку. Зоя не солгала. Он ждал ее промаха, так как понимал, что идет ко дну, и пытался выплыть. Надеялся потом поаплодировать самому себе за то, что выбрался из ловушки. А если бы спасовал, как раньше с Натали, то его ждало бы море горечи.
Но избежал он не только гарантированных ему злоключений, а и утраты контроля над собой. Ведь что было бы, сохрани он близкие отношения с Зоей, то есть если бы они не расстались? Он не любил Натали – и чем это закончилось? А Зою он обожал, так что их развод принес бы ему куда больше страданий. Он поднес рюмку к губам и содрогнулся. Даже подумать страшно. Настоящие кошмарики!
И тут Дана осенило, он едва не задохнулся. А если вдуматься? Не начались ли уже эти самые кошмарики? Он ведь потерял женщину, от которой был без ума. Так может ли быть что-то хуже? Вряд ли. Он что, слетел с катушек? Что он навыдумывал? Разве он приблизился к роковой черте криминала, которую едва не переступил в прошлый раз? Ничего подобного. Может, внутри у него все бурлило, но он оставался самим собой. Страшно переживал, впервые в своей жизни, зашелся от гнева, но не оскорблял полицейских, не напился до потери человеческого облика. Потому что не был так безрассуден и опрометчив, и ему было уже не двадцать пять лет, и его не пытались смешать с грязью.