Любовница. Война сердец
Шрифт:
Себастьян знал, какое развитие событий он предпочитал. Убитый Десерней даст ему время обыскать дом и строения во дворе, прежде чем войдет Хупер и возьмет дело в свои руки.
Он достиг подъезда к Джолифф-корту под низким, затянутым облаками небом, которое гармонировало с его настроением. От покачивания кареты у него закружилась голова, и он прилагал усилия, чтобы взять себя в руки, когда копыта лошадей застучали по гравию подъездной дороги. Матерь Божья, что это будет за рандеву, если дело дойдет до дуэли? Тем не менее будь он проклят, если откажется от участия.
Когда карета остановилась у крыльца, Себастьян приказал кучеру спрыгнуть с козел
Найдите для них новый канал контрабандных товаров, и они будут слушать вас; предложите им деньги, чтобы обмануть соседей, и они сдадут вас, прежде чем смогут плюнуть.
Прошло время, и кучер снова постучал, и инстинкт Себастьяна подсказал ему нечто, во что он не хотел верить. Дверь наконец открылась, и на пороге появилась экономка. Между ней и кучером состоялся диалог. Себастьян не слышал слов, но, судя по тому, как долго они разговаривали, он мог предположить, что все его планы по поводу этой встречи, похоже, срывались. Разразившись проклятиями, он облокотился на нижнюю половину дверцы кареты и быстро осмотрел фасад, затем сделал знак рукой.
Экономка, держа приподнятым подол юбки, спустилась вниз по ступеням. Она выглядела степенно, как и подобает почтенной женщине, и ее реверанс был полон достоинства.
— Месье Десерней дома?
— Боюсь, что нет, сэр.
— Когда он уехал и когда вернется?
Она была раздражена его бесцеремонностью, но отвечала неторопливо:
— Он уехал около двух часов назад. Он не сообщал нам, когда вернется.
Себастьян спросил сквозь зубы:
— Куда он уехал?
— Нам не было сказано. Нам было отдано распоряжение содержать поместье в порядке в период его продолжительного отсутствия.
— Вы должны знать, куда он направился, когда он уезжал!
— В Хастингс, я думаю.
Его рука сжимала оглоблю.
— По какому адресу следует пересылать корреспонденцию месье?
Он видел, что она взвешивает, до каких пор распространяется ее лояльность.
Наконец она четко произнесла:
— Замок де Серней-ле-Гайар. В Нормандии.
Принц-регент был в превосходном настроении. Новый мундир с замысловатым золотым шитьем на груди, плечах и воротнике только что был доставлен в Карлтон-Хаус, и он с нетерпением ожидал момента, когда наденет его теплым июньским вечером. Эффект превзойдет даже тот, что произвела его форма, которую он в последнее время носил все чаще.
Исследование надежности его полка, Десятого гусарского, было закончено, и в докладе ирландского полковника, который проводил его, несомненно, давалась объективная оценка офицерам и солдатам. Хоть меньшего принц и не ожидал, но был лично признателен. Похоже, полковника следовало похвалить за его усердие, но он допустил промашку, написав в заключение о французском виконте, живущем в Сассексе, что звучало неблагожелательно для него, так как обыск усадьбы, где жил француз, не выявил ничего, что могло свидетельствовать о шпионаже. Принц не одобрил попыток преследовать француза, вдобавок не одобрил потому, что этот француз является близким другом маркиза и маркизы де Вийер, которые были прекрасно известны окружению принца. Полковник явно перешел границы
Новости из Брюсселя были воодушевляющими и полными интереса: можно было постоянно видеть, как принц Оранский инспектирует свои войска, перемещаясь по городу со всеми военными регалиями, и путается под ногами своих союзников. Это подтверждало собственную мысль принца, что сам он мог принести больше всего пользы там, где он был. Как однажды мягко и деликатно сказала ему мудрая, красивая и недосягаемая леди София Гамильтон, он не был воителем.
Июнь, охотно подумал принц, должен быть месяцем кавалькад, июль — месяцем войны. Он должен был запланировать свои собственные церемонии. Самая пышная — баронский праздник в Арандельском дворце в честь шестисотой годовщины подписания Великой хартии вольностей (1215), во вторник, тринадцатого. Сегодня «Лондон Газетт» подробно описала щедрый банкет, на котором принц будет главенствовать двадцать первого с братьями Йорком и Кларенсом, где все рыцари ордена Подвязки предстанут в своем полном облачении. По такому случаю было воздвигнуто новое здание в готическом стиле, где в течение трех дней будут проходить турниры, за которыми последуют балы.
Тем временем Бонапарт, казалось, занимался своим делом. Та же самая «Газетт» упоминала, что за последний месяц его видели гуляющим пешком по улицам Парижа, часто в одиночестве. Смотр девятнадцати тысяч Национальной гвардии он тоже проводил не на коне, в сопровождении нескольких офицеров он прошел по рядам, проверяя и беседуя с солдатами с большой фамильярностью, а после смотра вернулся во дворец Тюильри.
Глава 26
Мэри Эллвуд атмосфера Брюсселя напомнила Брайтон, когда в городе стояли войска народного ополчения, согнанные для участия в параде, только сейчас количество прибывших было в сотни раз больше. Днем здесь царил ужасный переполох. Улицы были заполнены движением военных, и английские кареты сталкивались с каретами жителей Брюсселя на каждом углу.
Британские офицеры прогуливались по элегантным улицам, оборачиваясь на красивых бельгийских женщин, в то время как молодежь Брюсселя планировала завоевание английских красавиц, которые решили провести лето в их городе. На окраине города проводились матчи по игре в крикет, скачки и несуразные попытки британцев поохотиться на лис. Последнее было провалом из-за недостатка «сотрудничества» со стороны лис и местных землевладельцев. Лишь несколько полков оставались в городе, остальная армия была расквартирована в близлежащих деревнях, но и этого было достаточно, чтобы сделать брюссельские вечеринки запоминающимися своим безрассудством и довольно-таки поздним окончанием.
Мэри не могла выбрать лучшего места, чтобы насладиться компанией Софии Гамильтон. Так как они общались с большим кругом друзей, развлечения не прекращались, и тем не менее у них было достаточно времени, чтобы с детьми наслаждаться домашним уединением.
С Софией было не все в порядке, но Мэри знала это еще до того, как переманила ее в Брюссель. В первый день она безжалостно давила на нее и на второй в большей или меньшей степени уже знала всю историю, с жестким условием, что никому ее не расскажет, а особенно Эллвуду. До сих пор Мэри сдерживала свое обещание, но время шло, а у них не было никаких новостей ни об одном из джентльменов, и ей тоже передалось беспокойство Софии.