Любовник богини
Шрифт:
— Я тут ни при чем, поверьте, — с ненужной торопливостью, как бы оправдываясь, забормотал Василий. — Очень своевременно появился какой-то черноглазый змеечарователь, который проделал довольно расхожий фокус с камушком. На базарной площади в Беназире за это берут четыре медяшки. Так что не стоит благодарности, я ее не заслужил!
Варя бросила на него еще один уничтожающий взгляд:
— Ну что же, в таком случае мне остается только молить бога, чтобы когда-нибудь встретить моего спасителя и поблагодарить его как подобает!
Рука магараджи, уже взявшегося за сосуд с розовым маслом, внезапно дрогнула — и жирная, сладко пахнущая струя хлынула на землю, вместо того
Побледневший до бледно-серого цвета негр живо куда-то сбегал и принес взамен розовой воды в кропильнице. Сняли крышку — и тотчас же тоненькой струйкою забил ароматный фонтанчик. Магараджа, незаметно вернувший на свое лицо любезнейшую улыбку, умильно попросил «несравненных гостей» омочить в кропильнице руки.
Василий и все остальные проделали это с замечательным проворством, подозревая, что в противном случае хозяин снова примется надевать на них тяжелые цветочные ожерелья и запястья и раздавать золоченые листики бетеля.
Впрочем, на лице хозяина, который, по-видимому, решил не обращать внимания на вздорные дамские речи, продолжала играть обещающая улыбка, и вскоре выяснилось, что он решил оказать гостям великую честь: отправить их домой на слоне.
Эта весть заслонила даже дерзкую выходку Вари. Да и на ее лице изобразился такой ужас, что позавчерашняя кобра показалась Василию просто безвредным кузнечиком. Не скрывали испуга и Реджинальд с Бушуевым. Но спорить уже было поздно: один из переминавшихся в углу двора слонов выступил вперед.
Он был огромен…
Строго говоря, слонов было три, однако два из них как-то терялись перед громадностью третьего — перед мощью и роскошью его убранства.
На лбу каждого слона в Индостане всегда проведены горизонтальные или вертикальные линии, смотря по тому, какому богу посвящено животное: Вишну или Шиве. Однако полосы на лбу у великана были почти не видны, потому что их прикрывала златотканая попона с круглыми золотыми бляхами и красно-синими кистями по бокам. Между ушами исполина, скрестив ноги, сидел раззолоченный, как игрушка, погонщик-махут, а за его спиной, на загривке слона, торчал огромный зонт сочного зеленого цвета, отороченный длинной золотой бахромой, переливающейся в солнечных лучах.
Зрелище было настолько впечатляющее, что все европейцы невольно залюбовались величавым существом.
— Вот это да! — невольно воскликнула Варя. — Да ведь это настоящий Айравата, хранитель Востока!
— Вы правы, мэм-сагиб! — поклонился магараджа. — Однако Айравата был боевым слоном Индры, а на этом слоне поедет северная Лакшми!
Варя сухо улыбнулась, как бы принимая шаг к примирению. Комплимент, конечно, очаровательный. Но только все вспомнили, что этим гороподобным созданием предстоит не только любоваться…
Поклонившись магарадже, несколько слуг, в обязанности которых, очевидно, входило сопровождать гостей, мигом очутились на спинах у меньших слонов, причем туда же были проворно отправлены подарки для гостей и еще какие-то тюки, корзины с провизией, фляги с водой и прочая мелочь, которая могла потребоваться на трехчасовом переходе до Беназира. Затем пришел черед путешественников, так сказать, садиться. Принесли приставную лесенку, и все четверо, с большей или меньшей степенью проворства, взобрались на широченную серую спину, накрытую ковром, на котором стояло что-то вроде двух скамеечек.
Пока Бушуев и Реджинальд штурмовали этот бастион, Василий и Варя стояли друг против друга с одинаково хмурыми лицами, и в глазах девушки мелькнуло облегчение, когда отец окликнул ее со спины слона.
Василий покрепче стиснул руки в кулаки, чтобы не дать себе схватиться за голову.
Боже мой! Почему он не может бестрепетно смотреть на этот тонкий стан, обрисованный голубоватым сари; видеть, как натягивается ткань на бедрах, когда Варя довольно споро поднимается по лесенке на спину слона; ласкать взором изящные лодыжки, круто выгнутый подъем ее ног; с огорчением натыкаться взглядом на краешек узких шаровар; гадать, что надето на ней под сари: какая-то плотная одежда или обычная индийская чоли, едва прикрывающая грудь; вспоминать, как нежно, горьковато, прохладно благоухали эти тонкие русые волосы вчера, когда ее голова лежала на его плече, как трепетала жилка на горле, как приоткрылись вдруг, вздохнув, губы под его поцелуями… Жаль, жаль, что они оба вчера спохватились так не вовремя. Насытил бы плоть — и чувствовал бы сейчас к ней только отвращение.
К ней? Или все-таки к себе?
Ничего, нынче же вечером, едва доберется до Беназира…
— Бэзил! — послышался нетерпеливый оклик Реджинальда, и Василий обнаружил, что так и стоит, привалясь к слоновьему боку, угрюмо набычась и стиснув кулаки, в то время как остальные гости, и слуги, и сам магараджа, и даже слоны смотрят на него, мягко говоря, с удивлением.
А на лице Бушуева нечистой совести Василия померещилось особенно пристальное, даже подозрительное выражение.
Ох, нет. Как бы ни раздирали его бесы, от Вари надо держаться подальше. Вчера едва не случилось непоправимое, и больше допускать такое нельзя. Не успеешь опомниться, как окажешься под венцом, и брадатый диакон запоет: «Гряди, голубица!» — а священник изречет: «Венчается раб божий Василий рабе божией Варваре…» — и все! Капкан захлопнется, Бушуев получит право называть его «сынок», а Кузька с облегчением сообщит всем слугам в Аверинцеве, что Василий Никитич, слава богу, остепенились. А сам Василий получит в жены ту, которая в ночном саду с первым попавшимся мужчиной целуется так, словно он ее единственный избранник, мечта всей ее жизни! А потом отвешивает ему увесистую пощечину, такую, что и наутро физиономия горит. А сама-то… За такие вольные проказы с мужиками девкам издавна ворота дегтем мазали, чтобы все знали: здесь живет непотребная!
И вдруг его точно молнией пронзило: а что, если она узнала его? Что, если она-то отлично понимала, кто целует ее, и отвечала так пылко именно потому?
Да нет, бред, чушь, чепуха! В этих поцелуях была либо похоть неземная, либо… истинная страсть. Ну а этого никак не может быть.
О господи, с этой Варей-Варварой просто голову сломаешь! Чего стоит хотя бы сегодняшняя ее выходка!
Она ведь оскорбила магараджу — грубо, рассчитанно.
Но зачем? Неужели чтобы обвинить его во лжи? Неужели ей так важно было доказать, что она ни сном ни духом не замешана во вчерашнем отвратительном представлении? Неужели для нее столь важно мнение Василия? Получается, нынче ночью он зря оскорблял ее? Ну и дурак же… Как же теперь вести себя?!
«Салтычиха!» — угрюмо напомнил себе Василий — и взлетел по лесенке на серую слоновью спину. Чай, не труднее, чем редут на высотах Монмартра брать!
Однако высоты Монмартра стояли недвижимо, и в этом было их основное отличие от слоновьей спины.
Стоило европейцам кое-как, подбирая ноги и установив колени выше головы, рассесться на нелепых скамеечках, как погонщик, вооруженный железной острой палочкой, ткнул ею в правое ухо слона. Установясь сперва на передние ноги, отчего всех отбросило назад, слон затем тяжело приподнялся на задние, и все шарахнулись вперед, едва не сбив и махута, и стойку зонтика.