Любовник Большой Медведицы
Шрифт:
Пошел на крыльцо. Двери в сени открыты. Следующие, в дом, тоже не замкнуты. Зашел, увидел Леню, стоявшую у стола. Она странно глянула мне в глаза, не пошла навстречу, как всегда делала раньше. «Удивительно, — думаю. — Так быстро оделась и почему-то не здоровается».
— Добрый день! — говорю вслух.
— Добрый день, — отвечает. — Чего хотите?
И глядит искоса направо. А там большая занавеска, за которой ее кровать. Занавеску ту можно было передвигать — держалась на железных кольцах, прицепленных за проволоку. Задвигали ее на день, а ночью всегда бывала
Внизу занавеска не доставала до пола. Глянул — и увидел носки двух пар сапог! Одна пара вдруг пошевелилась. Стало ясно: там прячутся.
Все, влип. Засада. Говорю Лене спокойно:
— Не скажете мне, хозяйка, как быстрее и проще до Минска дойти? Такая метель! Заблудился, чуть живой, и вот сюда добрел. Не понимаю, где я.
— Идите вдоль хутора до мостков, — сказала Леня, чуть улыбнувшись. — А там направо возьмете, да и прямо на тракт.
Сзади, за дверями, послышался шорох. «И в сенях кто-то есть», — думаю. В этот момент занавеску рывком откинули, и вышел из-за нее мужчина в длинном сером плаще и буденовке с большой красной звездой. За ним — крепкий широкоплечий мужик в черной бекеше и огромной черной папахе. Была у него короткая рыжая борода и шрам на левой щеке. И прямо сверлил меня взглядом, будто проткнуть хотел. Думаю: вот и увидел Макарова.
— Попалась, птичка! — агент ухмыльнулся. — Скакала, скакала, да и доскакалась!
Подошел ко мне и замахнулся. Я отпрянул.
— Не трогай! — приказал военный. — Разберемся сейчас, кто такой.
Макаров открыл двери в сени и позвал:
— Идите сюда, товарищи. Одну дрянь поймали.
В избу вошли шестеро красноармейцев с короткими кавалерийскими карабинами в руках.
— Хорош гусь, — сказал первый товарищ.
— Не гусь, а мокрая курица, — заметил второй.
С моей заледенелой одежды, подтаявшей в теплой избе, вовсю текло.
Военный — я заметил у него на рукаве два кубика — сказал, обращаясь к Макарову:
— Возьми четверых и иди к сараю. Думаю, никто больше не подойдет. А если подойдет, позволь зайти внутрь.
— Глаз с гостя не спускайте! — приказал остающимся в избе. — Двинется — пулю в лоб!
— А ты, — показал мне пальцем на стол, — туда залазь! В угол!
Загнал в угол, чтоб я убежать не смог. А сам снова обратился к красноармейцам:
— Смотрите и за женщиной! Чтобы они не переговаривались. Ни слова, поняли?!
И вышел из избы. Красноармейцы взяли карабины наизготовку. Я посмотрел на Леню. Та выглядела невеселой, — но не перепуганной. Когда солдаты на нас не глядели, улыбалась мне. И я ответил ей улыбкой. «Хоть бы хлопцы не попались», — думаю и пытаюсь придумать ответы для неизбежного допроса.
Когда через полчаса военный с кубиками на рукаве и Макаров с красноармейцами вернулись в избу, я успокоился. Наверняка, хлопцы дали деру. Они долго ждать не станут. Поняли, что стряслось неладное, и не стали носы совать. Вернутся за границу. Намучаются, бедняги. Это уж точно.
— Выйди из-за стола! — приказал мне военный.
Я вышел, стал у стены.
— Раздевайся!
Стал раздеваться. Остался в белье.
— Все снимай! — крикнул Макаров.
— Но женщина же…
— Тебя это не касается!.. Не бойся, она такого насмотрелась! — Макаров хихикнул.
Я разделся донага. Обыскали меня всего. В рот заглядывали, под мышки, на подошвы смотрели, даже волосы ощупали. Обыскали белье, кинули мне.
— Одевайся! — велел военный.
Осмотрели придирчиво все до одной мои вещи. Подтяжки, пояс, кошелек, деньги, часы, ножик, фонарик и носовой платок — все. Выложили на стол.
Мне позволили целиком одеться.
— Дайте закурить, товарищ! — попросил я у военного.
— Гусь свинье не товарищ! — ответил он.
Макаров зареготал.
Хотелось мне спросить, кто из нас гусь, а кто свинья.
Однако военный все-таки дал мне папиросу из моего портсигара.
— Ладно, на. Закури и выкладывай всю правду. А иначе — худо будет. Бить будем.
Военный вынул из толстого портфеля лист бумаги и положил на стол. Был то формуляр. Начал расспрашивать, заполняя: имя, фамилию, год рождения и прочее. Когда кончил записывать, спросил грозно:
— Так ты с Польши?
— Так.
— Зачем к нам пришел?
Вспомнил я, что мне Лорд у Калишанок рассказывал про залет свой в Советах и как его в Койданове мутузили. Однако Лорд с товаром был, а у меня носки-то не было. Для Лени оно было легче, а для меня — наоборот.
— Худо мне было в Польше, — говорю. — Пришел я сюда, чтоб с Советской властью остаться.
— А деньги откуда?
— Да я все добро распродал.
— Врешь, дрянь!
— Правду говорю.
— Сколько раз тут был?
— В первый раз я.
Военный повернулся к Лене.
— Знаешь его?
— Нет! — ответила коротко и дерзко.
— Ты послушай, что скажу тебе, — военный повернулся ко мне. — Правду говори: сколько раз с контрабандой был и где товар прячешь? Ты ее не жалей. Ты о себе подумай. Пойми, если не контрабандист ты — значит, шпион. Ну, думай!
— Не контрабандист я, не шпион. Пришел, потому что хочу навсегда остаться в России.
— Так и останешься навсегда. Только в земле, понял? — отозвался Макаров.
Не ответил я ему, посмотрел только с отвращением и ненавистью. Мое молчание его разозлило.
— Чего ты с ним возишься? — спросил военного. — Задать ему баню, сразу запоет!
Шагнул ко мне со стиснутыми кулаками, щерясь, ухмыляясь золотозубо. Вспомнилось мне, что Гвоздь отбивался, и думаю: «Все равно бить ведь будут! Так пусть хоть не за так!»
Одежда была на мне мокрая насквозь, и я дрожал от холода. А Макаров, верно, думал, я от страху трясусь. Видно, добавилось наглости, раззадорился. Вот только когда ударил он, я удар отбил, да и вперед качнулся. Сильно двинул, всем весом — и лбом ему в нос, в зубы. Удар этот «бык» называется, а еще его зовут «датским поцелуем». Действует страшно. Мне показалось, кости хрустнули. Макаров взвизгнул и грохнулся на пол. Закрыл руками лицо.