Любовник из фантазий

Кеньон Шеррилин

Накрыв ладонями ее руки, Юлиан стал нежно поглаживать их.

— Я переспала с ним только один раз, — прошептала Грейс, — и я не думала, что боль будет такой невыносимой. Но еще больнее то, что он обошелся со мной так, словно я вообще не человек. Когда он не позвонил и не ответил ни на один из моих звонков, я пошла к нему домой, потому что хотела посмотреть ему в глаза. Была весна, и окна он оставил открытыми. Когда я подошла, то услышала правду собственными ушами. Он заключил пари с друзьями. Выигрывал тот, кто сможет собрать пыльцу с самой неприступной девственницы — так они это называли. Они смеялись над ней… —

Грейс не выдержала и разрыдалась.

Ярость и жажда убийства овладели Юлианом. Когда-то он с большим удовольствием избавлял землю от смердящего присутствия подобных типов.

— Мне было так стыдно, — прошептала Грейс. — Прежде я никогда не испытывала ничего подобного.

— Мне жаль. — Юлиан осторожно обнял ее. Ему очень хотелось утешить Грейс. Пенелопа наверняка чувствовала то же, только на месте ненавистного мужчины был он. Боги, как же сильно он ее тогда обидел! Определенно он заслужил проклятие, как ни горько ему было это сознавать, заслужил даже большую кару, и он не обидит Грейс. Она хорошая женщина с добрым сердцем, и он не посмеет воспользоваться ею.

— Все хорошо, — мягко произнес он и погладил Грейс по голове. — Я никогда не попрошу тебя сделать то же самое для меня.

Внезапно Грейс подняла голову и удивленно посмотрела на него:

— Но я не могу не помочь тебе.

— Можешь. Просто уйди.

— Уйти? И ты действительно считаешь, что я могу так поступить?

— А почему нет? В моей семье это традиция, и я уже привык. Ты ведь меня почти не знаешь. — Взгляд Юлиана потух, и он разжал руки. — Поверь, я не стою твоего сочувствия. Когда я был полководцем, то не знал пощады на поле брани и до сих пор помню безумные глаза тех, кого разрубил на куски. — Он, прищурившись, посмотрел на Грейс. — Ты правда хочешь спасти такого человека, как я?

Грейс задумалась. Конечно, Юлиан мог совершить много ужасных дел в прошлом или изнасиловать ее прямо сейчас, но вместо этого нежно успокаивал ее. Едва ли Юлиан был человеком своей эпохи, хотя и прошел на поле боя через такую жестокость, которая ей даже не снилась.

— А твоя жена? — внезапно спросила Грейс.

— Я обманул ее, обесчестил, предал и в конце концов убил.

Грейс вздрогнула от этого неожиданного признания.

— Как это случилось?

— Конечно же, не я лишал ее жизни, но зато причастен к смерти. Если бы я не… — Но он не закончил.

— Что? — спросила Грейс. — Что тогда случилось?

— Я играл нашими судьбами, и в итоге мойры [5] наказали меня за это.

Однако Грейс не удовлетворилась этой подробностью:

— Как она умерла?

— Обезумела, когда узнала, что я сделал с ней и что сделал Эрос… — Юлиан закрыл лицо руками. — Какой же я был дурак — поверил Эросу, когда он говорил, что сможет заставить ее полюбить меня.

Грейс погладила его по руке, и он удивленно поднял на нее глаза. Боже, она так прекрасна! Ни одна женщина не смотрела на него так, даже Пенелопа, во взгляде которой всегда недоставало чего-то. Теперь он понял, чего — недоставало сердца. Грейс права: прежде никто не вкладывал душу в общение с ним. Разница эта была едва уловимая, но такая значительная! Ему всегда претила пустота в словах Пенелопы, отрешенность ее ласк.

5

Три

богини в греческой мифологии, предопределяющие ход развития человеческой жизни.

Неожиданно рядом с Селеной материализовался Купидон.

— Простите, я забыл сказать еще кое-что.

Юлиан бросил на него злобный взгляд:

— Сдается мне, ты всегда забываешь что-то, и это «что-то» в итоге оказывается самым важным. Что ты забыл сказать на этот раз?

Купидон отвел взгляд.

— Часть проклятия заключается в том, что ты обязан ублажать ту, что вызвала тебя.

Юлиан быстро посмотрел на Грейс.

— Да, и что?

— Надеюсь, ты понимаешь, что с каждым днем, проведенным рядом с ней, твой разум будет ослабевать? К концу месяца ты начнешь сходить с ума от желания уступить похоти. Если же ты не уступишь, физическая боль станет такой сильной, что страдания Прометея покажутся тебе прогулкой по Елисейским полям.

Селена ахнула:

— Ты о том самом Прометее, который, по легенде, подарил людям огонь?

— Да, о нем.

Грейс с беспокойством посмотрела на Юлиана:

— Кажется, его приковали к скале, и каждое утро прилетавший к нему гриф склевывал его внутренности?

— Именно. Ночью у него все отрастало заново, чтобы грифу было чем поживиться в следующий раз. — Юлиан поморщился. Боги определенно умели наказывать тех, кто разочаровывал их. — Как же я вас всех ненавижу! — гневно бросил он брату.

Купидон кивнул:

— Ненавидишь, и правильно делаешь. Жаль, что я не могу вернуть все назад и не умею снимать чары. Хочешь — верь, хочешь — нет, но мы с мамой действительно очень переживаем за тебя. — Купидон поставил на столе перед Юлианом небольшую коробку: — Если ты питаешь какие-либо иллюзии по поводу свободы, то это тебе пригодится.

— «Бойтесь данайцев, дары приносящих», — процитировал Юлиан и открыл коробку. В ней на синем атласе лежали две пары серебряных наручников и ключи к ним.

— Гефест постарался?

Купидон кивнул.

— Даже Зевс не сможет разомкнуть их. Как почувствуешь, что теряешь над, собой контроль, пристегнись к чему-нибудь покрепче и держись… — он кивнул в сторону Грейс, — держись от нее подальше.

Юлиан тяжело вздохнул. Ему хотелось ответить с иронией, но это оказалось выше его сил. Увы, почти в каждом воплощении его приковывали к чему-нибудь.

— Это просто бесчеловечно. — Грейс всхлипнула, но Купидон строго посмотрел на нее:

— Поверь, если ты его не прикуешь, то потом очень об этом пожалеешь.

— Сколько у меня времени?

Купидон пожал плечами:

— Не знаю. Вероятно, это зависит от тебя, от твоего самообладания. Впрочем, возможно, кандалы тебе и вовсе не пригодятся.

Юлиан закрыл коробку. Разумеется, он верил в свои силы, но кто знает. Его оптимизм умер долгой и мучительной смертью с дюжину веков назад.

Эрос хлопнул брата по спине:

— Удачи, парень. — Он тут же растворился в воздухе, а Юлиан молча уставился в пространство.

Если он чему и научился за столетия своей жизни, так это спокойствию, когда вверял мойрам свою судьбу. Глупо, даже и думать о том, что он сможет вырваться на свободу. Такова его доля, и он примет ее бестрепетно, даже если раб по-прежнему останется рабом.