Любовник
Шрифт:
Энн вспомнила игру света на члене Майкла, блеск заколки, его откровенную страсть. И подумала: «Никогда я не причиню ему боли». Но одно воспоминание моментально затмило другое: совершающие бесчувственный осмотр руки гинеколога и холод металлического инструмента.
Врачи, которые осматривали ее мать, слушали сердце через покров рубашки. Мать никогда не подвергалась такому унижению, которое недавно испытала ее дочь. Она оказалась уязвимее, чем полагала. До Майкла Энн никому не открывала тела, даже медикам.
— Буду
Серые глаза незнакомца остались непроницаемыми — серебристый лед по сравнению с фиалковым огнем в глазах Майкла.
— Вы меня боитесь, мадемуазель?
— Конечно, нет, — солгала она.
— Значит, вы стесняетесь, что вас увидят с другом Мишеля. — Лицо незнакомца оставалось невозмутимым. Он явно ждал, что она его оттолкнет. Как и Майкл, когда говорил, что она стеснялась его коснуться, стеснялась желать.
Внезапно Энн показалась себе смешной: без зонта пол дождем — не в силах защититься от одной из стихий, с мокрыми волосами, рассыпавшимися по плечам. Чего она испугалась? Ни один мужчина не посягнет на женщину в ее возрасте. Особенно в таком растрепанном состоянии, в котором она сейчас пребывала.
На людях незнакомец не мог причинить ей никакого вреда. Уж не более того, что сделал подметальщик, подсказывал внутренний голос. Энн поежилась. Она замерзла и промокла. И желала услышать все, что незнакомец собирался сообщить ей о Майкле.
— Хорошо, месье, — согласилась она, — с удовольствием выпью с вами чаю.
— Спасибо. — Он не предложил ей руки. — Кондитерская вон там.
Он был таким же высоким, как Майкл. Может быть, даже выше. Энн видела, что ему приходится приноравливаться к ее шагу. И они оба обладали врожденным изяществом.
Поток прохожих редел. Газовые фонари осветили незнакомые витрины. Струйки дождя на стекле исказили лица продавцов и покупателей, которые не имели ни малейшего понятия, кто такая Энн Эймс, откуда взялась и куда направляется. Дождь все так же хлестал ей в лицо, вода стекала за воротник.
Наконец страх пересилил рассудок. Люди потом скажут: женщина, которая не носит корсета, зато имеет в сумочке диафрагму и презервативы, заслужила все, что получила. И будут правы,
Ясно, что Майкла знают очень многие, но не все — его искренние друзья. Не исключено, что таков же и этот незнакомец с серебристыми глазами — проследил за ней, когда она ездила за одеждой, а потом навестил ее стряпчего. Наверное, знал, кто она такая, и мистер Литтл уже получил требование за нее выкупа. Белокурый мужчина неожиданно остановился; вода катилась по его бледной алебастровой коже.
— Вы, конечно, напуганы. Одинокая женщина не должна находиться в компании незнакомого мужчины.
У Энн перехватило дыхание. Он обошел ее и открыл массивную деревянную дверь. В нос ударил аромат свежей выпечки и саежесваренного кофе. Людный зал кондитерской освещали газовые светильники в виде прозрачных стеклянных шаров. Где-то плакал ребенок. Смеялись женщины. Раскатисто басили мужчины. Энн не собиралась переступать порог.
— Вы здесь в безопасности, мадемуазель, — заверил ее спутник. — Я хочу только чаю. И полагаю, вы тоже.
Щеки Энн покраснели от злости. Она набралась храбрости и вошла в помещение. Между покрашенными в белый цвет узорными металлическими столиками взад и вперед сновали официанты в белых передниках. Рядом сидели туристы, чиновники, рабочие. Женщины раскованно смеялись, а дети, пока их мамы или няни пережидали дождь за чашкой чаю, бойко носились по залу.
Энн слегка расслабилась.
Кондитерская оказалась скорее удобной, чем шикарной. Здесь ее никто не узнает. Незнакомец пригласил ее в дальний конец зала, а глаза спрашивали: осмелишься или нет? А когда подошли к столику, отодвинул стул.
— Пожалуйста, садитесь.
— Спасибо. — Энн устроилась на самом кончике жесткого металлического сиденья. Турнюр врезался ей в зад. Энн прикусила губу. Она чувствовала, что по разгоряченному лицу и шее все еще течет холодная вода. А из пучка выбились влажные пряди.
Котелок оказался на крышке стола, а его хозяин опустился на стул напротив. Отблески света играли на его не пострадавшей от дождя шевелюре. Он молча подал ей носовой платок. Энн машинально его приняла, промокнула щеки и нос и поспешила вернуть обратно.
Незнакомец его не взял.
— Я отдам его постирать и тогда верну, — предложила Энн.
— У меня достаточно платков, мадемуазель, — ответил он. — Я переживу потерю одного из них.
Его, кажется, совершенно не беспокоил царивший вокруг кавардак. Он не спеша стянул с рук перчатки, и обнажились длинные бледные пальцы. Руки превосходно соответствовали лицу, не оставалось сомнений, что его тело также в прекрасной форме.
Влажный хлопок скатался в кулаке Энн. Она не понимала, что намокло сильнее: его платок или ее перчатка.
— У вас та же профессия, что и у месье д'Анжа? — наконец спросила она и почувствовала, как от собственной бестактности у нее покраснели уши.
— Мы оба развлекаем женщин. — Незнакомец изящно уронил перчатки на стол рядом со своим котелком. Серебристые глаза встретились с ее глазами. — Говорят, я ничем не уступаю Майклу. Хотите оценить?
Теперь жаркая кровь окрасила не только уши Энн, но и все тело — до самых кончиков пальцев на ногах. Она резко отодвинула металлический стул так, что ножки скрипнули по выложенному плиткой полу.