Любовник
Шрифт:
— Но ты знал… — Стараясь успокоиться, Энн глубоко вдохнула. — Ты знал, что он намеревался сделать со мной?
— Знал.
— Так чего же пытался добиться обманом?
— Мести.
Отчего карета так спешит, отчего боль никак не утихает? Ее зубы стучали от холода, от того, что ее предали, от непреходящего ужаса.
— Сколько времени леди Уэнтертон оставалась у него?
— Два месяца.
Энн закрыла глаза. Она попыталась представить, каково лежать два месяца в гробу, снедаемой плотскими желаниями, — и не
— Как она умерла?
— Заткнула щели в двери и окнах и включила газовый рожок, произошел взрыв. Видимо, оттого, что в камине тлели угли. Она хотела умереть и умерла.
Леди Уэнтертон предпочла жизни смерть, Энн не могла ее судить. Она съежилась в уголке и постаралась сосредоточить все внимание на растрескавшейся коже сиденья, на свежем сене под ногами и скрипе колес — на чем угодно, только не на мраке и осклизлой жаре, которая продолжала корчиться и сворачиваться пружиной в ее утробе.
Ее сосед ничего не говорил. Словно чего-то ждал. Но чего?
Энн дождалась, когда колесо попало в ямку, экипаж накренился и замедлил ход, открыла дверцу и выпрыгнула наружу. Но упала и растянулась на земле. Нескладная, неуклюжая старая дева! Но тут же ей на помощь потянулись сильные руки в шрамах. Она отпихнула их и встала на ноги. У нее были три ночи страсти — все, что осталось ей до конца жизни.
Ее усадьба тонула в темноте и покое, точно огромный гроб. Позабыв про достоинство, Энн принялась колотить в дверь: только бы избавиться от мучительных кошмаров и мужчины, который стоил у нее за спиной. Почему он не уходит?
На пороге показался дворецкий со свечой в шишковатых пальцах; на тронутом возрастом лице отразилось непривычное для него раздражение. Но в следующую секунду челюсть у старика отвалилась.
— Мисс Энн!
«Он стал слишком стар для своей должности, — подумала она. — Завтра же рассчитаю! Выставлю имение на продажу, а слуг уволю».
Но это будет завтра. Предстояло еще пережить остаток этой страшной ночи. Энн взбежала вверх по ступеням, шелковые нижние юбки и шерстяное платье задевали щиколотки.
— Мисс Энн! — взвился ей вдогонку голос дворецкого. Ему ответил мужской шепоток. Она не остановилась.
Застоявшийся воздух был насыщен запахом сырого дерева и карболки, но ему не перебить вонь разложения, которую источали ее одежда, волосы, кожа.
Как много сразу всего прояснилось. Обилие цветов в его доме, разговоры о страсти. Ему не нужна была женщина — он мечтал о мести.
Энн распахнула дверь в спальню и принялась рыться в ящике комода в поисках спичек. Повернула кран газового рожка и несколько бесконечно долгих секунд не могла отделаться от мысли о леди Уэнтертон.
Затем поспешно приподняла хрустальный с гравировкой плафон и зажгла на полную мощность свет. Тени отпрыгнули назад и побежали по стенам.
Энн рванула с себя лиф. Оторвавшаяся пуговица ударилась о стену и беззвучно покатилась по ковру. Не важно. Все теперь не важно. Только бы избавиться от ненавистной одежды. Игривый беспроволочный корсаж с тихим шелестом упал на пол. Женщина не опускала глаз, боясь увидеть на одежде червей.
Корсет, ей самой не распустить корсет. Горничная спит. И Энн не хотелось, чтобы служанка видела ее в подобном виде. Но внизу, под корсетом бегали по коже мурашки. И как живое существо, пытающееся выбраться на волю, царапала душу истерика.
Нет, графу ее не одолеть!
Ножницы!
Энн лихорадочно оглянулась в поисках корзины с рукоделием, которая десять месяцев не появлялась из шкафа на свет Божий. Ее мать считала, что настоящая леди обязательно проводит досуг с иголкой и ниткой. Энн потакала ей и у постели больной аккуратными стежками подшивала платки, которые никому никогда не пригодятся.
Маленькие ножницы предназначались для того, чтобы разрезать нитки. И с корсетом пришлось бороться по одному волокну. Наконец она швырнула и корсет, и ножницы в тень у стены. Такую же непроглядную, как неотступающий страх в ее душе.
Затем стянула влажную, прилипшую к телу сорочку — Боже, он видел, что она потеряла контроль над собой — и вместе с панталонами послала в тот же угол. И, удивляясь собственному раздражению, сорвала подвязки и шелковые чулки.
Теперь волосы — скорее вон из них заколки — расчесать хотя бы пальцами слипшиеся пряди.
Нет времени нагревать воду. Трясущимися руками Энн зажгла канделябры по обеим сторонам зеркала над раковиной и посмотрела на свое растрепанное изображение. Граф наглядно продемонстрировал, какими выдающимися качествами она обладала.
Энн открыла обыкновенный бронзовый кран. Из носика хлынула ржавчина. Не в состоянии дождаться, пока наполнится узкая медная ванна, она влезла в нее и присела под струю. Ледяной поток обрушился ей на затылок. Вода оказалась настолько холодной, что у нее перехватило дыхание. Она выпрямилась, потянулась за мылом и мочалкой и стала неистово тереть себе кожу. Черви продолжали ползать снаружи и внутри. Снаружи! Энн повела рукой — в наполнившейся ванне плавали пряди ее волос, будто живые. Она села и принялась хватать ртом воздух.
И тут увидела его. Без сюртука, без перчаток, без шляпы рядом с ванной стоял Мишель д'Анж, достопочтенный мистер Стердж-Борн. Черные волосы вились в вырезе белой рубашки, на лице появилась темная щетина, и от этого шрамы на скулах казались еще светлее.
Вода катилась с ее лица. Энн хлопала себя руками по груди, хотя смутно понимала, что, вероятно, выглядит очень комично.
Ему не привыкать — он видел многое другое, кроме ее грудей.
— Убирайся! Мой адвокат… — Ах да, он умер. Что же сделал граф с его телом? — Я дам указание банку перечислить тебе оставшиеся деньги.