Любовники чертовой бабушки
Шрифт:
— Именно, — «обрадовал» меня Коля. — Подгримируем ее для окончательного сходства и поселим в твоей квартире.
Пришлось осведомиться — из вредности, нельзя же верить всему подряд.
— А левой ногой она загребает? — спросила я в надежде услышать «нет».
— Похлеще тебя! — с гордостью сообщил Коля и пояснил:
— Она прошла отличную выучку и готова довести операцию до конца.
И тут я вспомнила про бабулю!
Недели две не была я в своей квартире. Ох, боюсь, бабуле не понравится это. Она примчится и в два счета расколет их выученную дублершу.
Вынуждена была радостно поделиться своим опасением с Колей.
— А вот чтобы этого не произошло, звони бабуле и говори, что у тебя все в порядке.
Пришлось именно так и поступить.
Глава 46
На следующий день я покинула Быдгощ, отправившись в Варшаву. Все выглядело естественно. Моя многочисленная родня погрузила мои чемоданы в поезд, я расцеловалась со всеми по три раза и клятвенно пообещала передать приветы бабуле.
Лишь я да бабушка Франя с дедушкой Казиком знали, что мой возлюбленный внезапно погиб.
Знала, конечно, и Марыся Сташевская, но Коля заверил, что беднягу Марысю безжалостно запугали. Теперь ее необычный голос сипнет при одном только имени Балицкого. Даже на своего соседа — моего дедушку Казика — она не может смотреть без содрогания, потому что он тезка Казимежа.
Больше о Балицком в Быдгоще никто и не слыхивал. Тетушка Казимежа умерла три года назад, а других родственников у него не осталась. Он был, как и я, сирота.
Отправить меня решили железной дорогой. Самолеты казались уже ненадежными. В Варшаве я погрузилась на скорый поезд и безвылазно сидела в своем купе, в котором находились еще три человека: двое мужчин и одна женщина. Уверена, были они людьми непростыми, что мне придавало уверенности: авось, не погибну в пути.
Смерть Казимежа…
Чем дальше время уносило меня от того страшного дня, тем нестерпимее становились горе и боль утраты. Если в Польше я еще как-то держалась, то, подъезжая к Питеру, уже белугой рыдала. Я страдала. Казалось, теперь так будет вечно.
В Петербурге я вышла из поезда и под невидимым присмотром отправилась в свою квартиру. Там я находилась до середины ночи, естественно, под охраной четырех бравых ребят. Потом меня заставили нацепить какой-то ужасный парик, не менее ужасное пальто и повезли домой к Коле.
Капа, оказывается, действительно с нетерпением меня поджидала. На лице ее отразилось такое сочувствие, что я завыла у нее на груди страшным воем. Она гладила меня по волосам и приговаривала:
— Девочка, успокойся, все будет хорошо.
«Разве может быть хорошо без Казимежа?» — думала я, но не возражала.
Потом Капа повела меня на кухню, напоила чаем, дала мне каких-то пилюль и уложила в постель.
Лишь утром я поняла, что сплю на семейной кровати, на которой, может быть, Капа и Коля занимались любовью. Сама Капа переселилась в гостиную на потертый диван.
Пока я размышляла над тем, какую линию гнуть в отношениях с Капой, ее непривлекательная физиономия показалась в двери.
— Проснулась? — шепотом спросила она, просунув голову в приоткрытую дверь.
Я с недоумением смотрела на эту говорящую голову и тосковала.
«Подлый Коля. Подложил мне свинью», — думала я, не собираясь вступать в дружбу с Выдрой, хоть и очень она к этой дружбе стремилась.
Думаю, в интересах того же Коли. Звездочки на погоны мужа она решила на мне заработать, не иначе.
— Мы сейчас встанем, умоемся и пойдем пить кофеек, — сюсюкая, сообщила Выдра.
Знаком я показала, что хочу остаться одна. Когда говорящая голова скрылась, я долго лежала в постели, вспоминая Казимежа. И долежалась до того, что поняла: возникла необходимость выпить. Разумеется, с горя..
Я оделась, вышла на кухню и традиционным жестом дала хозяйке понять о возникшем с горя желании. Капа мгновенно меня поняла и полезла в шкаф за графином. Потом я полировала свое горе водочкой, а Капа старалась меня развлечь, пускаясь в воспоминания. К воспоминаниям ее склоняло все, за что она ни бралась.
— Это подарок свекрови, — зачем-то просветила меня она, кивая на чайник. — Коля майора как раз получил. Нет, вру, он тогда еще был капитаном.
С радостной грустью она призадумалась.
Люди так старательно считают годы своей жизни, словно собираются потратить их с пользой или верят, что есть смысл в прожитом. Когда я увидела то, что осталось от моего Казимежа — гениального, фонтанирующего открытиями, идеями, — я осознала: жизнь не имеет смысла. Любое начинание — это всего лишь утро вечера, за которым Ничто, Пустота: неизбежно наступит ночь, несущая вечный покой. Не к этому ли покою стремится все? Все живое!
Ах, жизнь моя утратила смысл!
— Точно, чайник у нас появился, когда Коленька был Капитаном! — радостно воскликнула Капа, очень некстати проникнув в мою философскую мысль.
"Чайник — критерий истины, — с горечью подумала я. — Как живут наши люди? Появление в доме какого-то чайника не может быть событием знаменательным, даже если его подарила свекровь. Впрочем, как появление холодильника, телевизора и даже спального гарнитура. А ведь эти предметы быта являются вехами в жизни российских людей. В чем-то не права моя Родина, которой я (горемыка и неудачница!) обязана всем.
В чем-то не правы мы все!
И они, харизматики".
Уж простите меня за неуместные мысли политического характера. Но ИХ политика — это наша плохая жизнь, от которой, увы, никуда нам не деться. Нам, простым людям, остается только страдать от чужой харизматичности. Вот бабуля моя, кстати, тоже харизматичка…
Ой, нет, о бабуле или молчу, или только хорошее!
Выдра тем временем перешла к культурной части программы. Она притащила семейный альбом, из которого я узнала: оказывается, у нее были волосы. Я смотрела на фото, на крашеные перья Капитолины и не верила своим глазам. Юная и симпатичная Выдра сидела рядом с худосочным невзрачным Колей, который всеми своими костями стремился и жался к ней. Она же, я говорю о Выдре, демонстративно давала понять, что еще окончательно не решила, нужен ли ей этот чахлый задохлик.