Любовники и лжецы. Книга 1
Шрифт:
– Я знаю, – Франсуаза принялась укладывать фотографии в папки. – Сегодня утром Ники Дженкинс звонил мне из Лондона. Такой мяконький. Я даже слышала, как он облизывает свои губки.
Паскаль, который точно так же, как и она, терпеть не мог издателя лондонской «Дейли ньюс» Николаса Дженкинса, никак не отреагировал на ее слова. Он уже шел к двери, поглядывая на часы.
– Извини, Франсуаза, мне пора Я должен встретиться с Ники за обедом. Если мне повезет, я, может быть, еще успею на двенадцатичасовой рейс.
– Позвони мне, когда вернешься. В среду вечером ко мне придут кое-какие друзья. Было бы очень здорово, если бы ты смог к нам присоединиться.
По выражению его лица она поняла, что Паскаль проигнорирует это приглашение. Он никогда не ходил в гости, если только это не было необходимо для его работы. Паскаль превращался в одиночку.
– Может, я и не вернусь. У Ники вроде бы есть что-то, над чем я могу поработать.
– Очередной скандал?
– По его словам, да.
– Еще круче, чем этот? – показала она на фотографии.
– Гораздо круче. Что-то совершенно секретное. Но вполне возможно, он преувеличивает.
– Если все так и есть, скажи ему, что я тоже хотела бы поучаствовать. Мне не хотелось бы, чтобы это захапал «Пари-матч».
Франсуаза колебалась. Ее взгляд встретился с холодными серыми глазами Паскаля.
– Жди от нас новостей, – сказал он.
Эту фразу он произнес сухо, отвернувшись в сторону. Когда Паскаль снова повернул голову, ироническое выражение исчезло с его лица. Оно выглядело отчаянно усталым, или – устало-отчаянным. Франсуаза не смогла бы точно определить.
– Паскаль, – неуверенно начала она, – ведь мы с тобой друзья и хорошо друг друга знаем. И, надеюсь, доверяем друг другу. Когда-то твоя работа была такой… Паскаль, почему ты занялся этим?
Говоря, Франсуаза смотрела на принесенные им фотографии. Паскаль проследил направление ее взгляда. Нетерпеливым жестом он откинул со лба прядь темных волос – тем жестом, который Франсуаза видела никак не меньше тысячи раз. Она обратила внимание на то, что его виски уже начали седеть, а от носа к уголкам губ пролегли морщины, которых она прежде не замечала. На секунду ей показалось, что вопрос рассердил Паскаля. Его глаза блеснули. Она ожидала запальчивого ответа, который в прежние времена не заставил бы себя ждать, но ничего не произошло. Паскаль повернулся, и Франсуаза решила, что ее вопрос так и останется без ответа, однако уже возле самой двери он остановился и, передернув плечами, сказал:
– Я работаю ради денег, Франсуаза. Ради чего же еще?
– Но ведь раньше было не так!
– Да, не так. Когда-то я работал ради… – Паскаль умолк. Он точно ушел в себя. – Обстоятельства меняются, – произнес он бесцветным голосом. Это была его последняя фраза. Она ничего не объяснила Франсуазе. Паскаль закрыл за собой дверь.
Внизу, на автомобильной стоянке, Паскаль сел в машину, завел двигатель, но тут же заглушил его. Последний вопрос Франсуазы попал в точку. Несколько секунд он смотрел прямо перед собой и не видел ни машин, ни пешеходов – ничего, кроме пустоты, которая зияла теперь посередине его жизни. Ни оптимизма, ни самоуважения, только ненависть к самому себе. Да, злость на самого себя и отчаяние – сильное, до головокружения, – два чувства, которые он испытывал.
Какой смысл смаковать все это! От этой ненависти до жалости к самому себе – всего один шаг, а жалость была бы для него убийственной. Кроме того, он знал одно отличное лекарство от отчаяния. Нет, не выпивка, не наркотики, не женщины – все это вело в тупик.
«Работа!» – сказал Паскаль самому себе и завел машину. Он сдал задним ходом, затем вывернул вперед и на большой скорости погнал в аэропорт по окружной. Работа, скорость, спешка, погоня за любой мелочью – вот на какие лекарства ему оставалось надеяться. У них было одно огромное преимущество: если их правильно применять, они не оставляли время для того, чтобы думать. Гоня в аэропорт, Паскаль с горечью поздравил себя: последние три года сделали его настоящим мастером.
Глава 6
Женевьева работала над новой статьей – о сексе по телефону. Это была идея Николаса Дженкинса. С сексом в той или иной форме были связаны большинство из предлагаемых им тем. За тот год, в течение которого он являлся редактором, тираж «Ньюс» вырос на сто тысяч экземпляров, так что, если мерить по этой шкале, редакторские инстинкты Дженкинса были верны.
Впрочем, Женевьеве такая политика не нравилась, она казалась ей хотя и конъюнктурной, но примитивной. «Ньюс» находилась примерно в середине газетной иерархической лестницы. Она никогда не относилась к желтой прессе, однако новая редакционная политика Дженкинса вела к тому, что газета мало-помалу приближалась к этой категории. Пикантные подробности о дамочках с журнальных обложек не подходили для «Ньюс», поэтому, работая над темами, которые обычно предлагал Дженкинс, надо было подогревать читателей, но делать это не в лоб, а очень тонко и просчитанно. Один из способов достичь этого назывался «разоблачением». Этот жанр позволял преподносить разнообразные сальности под видом крестового похода за нравственность. Николас Дженкинс был близок к тому, чтобы довести скабрезности до уровня подлинного искусства. Впрочем, Женевьева часто думала, что у нее это получилось бы гораздо лучше, если бы при этом не приходилось так отчаянно лицемерить.
Она начала копать эту тему, обзвонив неимоверное количество телефонных секс-линий, широко и восторженно рекламируемых в одной из конкурирующих с «Ньюс» газет, более других склонной к сенсациям. К полудню, сидя за своим столом в отделе очерков, она провела за этим занятием более двух часов. Настроение было свинцовым, голова болела.
Николас Дженкинс был уверен, что где-нибудь в Англии должен быть Большой Босс телефонного секса, некто, в чьих руках находятся все ниточки этого грязного бизнеса. Цель крестового похода, порученного Женевьеве, заключалась в том, чтобы обнаружить и разоблачить этого человека. По словам Дженкинса, он был – или мог быть – крупным предпринимателем международного класса, чьи интересы в легальном бизнесе простирались от американских агентств моделей до раскручивания рок-звезд… По крайней мере, так предположил в разговоре с Дженкинсом Джонни Эплйард, а Ник доверял подсказкам Эплйарда больше, чем пророчествам апостолов.
Женевьева же верила им гораздо меньше. По ее мнению, Эплйард был суетливым и вездесущим надоедалой, чьи ноздри вместе с кокаином засасывали значительную часть его доходов, а все его заокеанские «источники информации» были на один процент уголовниками и на девяносто девять – выдумкой.
С тяжелым вздохом Женевьева набрала номер, значившийся в целомудренном объявлении «Французская гувернантка исправит ваши ошибки». «Француженка» с характерным выговором Южного Лондона стала томно нашептывать стандартный набор скабрезностей. Джини закрыла глаза, спрятала раскалывающуюся голову в ладонях и в сотый раз подумала, как замечательно было бы послать Николаса Дженкинса прямиком в жопу вместе с этим его заданием. До его появления в «Ньюс» она гордилась своей работой. Все десять лет своей журналистской работы в Англии она изо всех сил пыталась утвердиться. Никаких статей о моде, никаких женских кружев, никаких благостных очерков о человеческих судьбах… Ей хотелось иметь дело с крутыми новостями, пройти такой же путь, какой прошел ее отец. У Женевьевы была мечта: начать с журналистских расследований и затем дорасти до международной журналистики, стать зарубежным корреспондентом. Она никогда не делилась этими мечтами с отцом – он наверняка поднял бы ее на смех, да и виделись они крайне редко. Сам-то Сэм Хантер был военным журналистом, за свои вьетнамские репортажи он даже получил Пулитцеровскую премию, так почему же и ей не пойти тем же путем! Поэтому, продолжая свое ученичество, Женевьева была нацелена именно на это. Однажды она покажет им всем, на что способна, когда-нибудь она тоже окажется на переднем крае!
Войны притягивали ее подобно магниту, и она отдавала себе в этом отчет. Съездить на войну и привезти оттуда правду – это же потрясающе! Если такое удастся, думала Женевьева, она сумеет доказать что-то самой себе, а может быть, даже и отцу. Впрочем, последняя часть этого плана представлялась сомнительной, и девушка старалась по возможности не задумываться о том, что из этого может выйти.
Господи, ведь она подошла к заветной цели так близко! Тяжкая работа, с помощью которой ее натаскивали, учили ремеслу, годы, проведенные сначала в провинциальной газете, затем в «Гардиан», в «Таймс» и, наконец, в «Ньюс» в те времена, когда газета была гораздо более сдержанной, – все это в конечном итоге окупилось сторицей. Предшественник Николаса Дженкинса – Женевьева восхищалась этим человеком – поручил ей по-настоящему зубастое задание. Последняя ее статья представляла собой расследование по факту коррупции в полицейских эшелонах Северо-Запада. Она принесла газете две премии, а Женевьеву наградили тем, о чем она так давно мечтала, – трехмесячной командировкой в Боснию. За день до того, как командировка была утверждена, редактора уволили, а на его место был назначен Николас Дженкинс.