Любовники и лжецы. Книга 2
Шрифт:
Вернувшись в гостиную вместе с Паскалем, Макмаллен, казалось, несколько успокоился. Теперь он выглядел более раскованным и доброжелательным, если не к Джини, то, во всяком случае, к Паскалю. Подкрутив фитиль, он опустился на стул. Макмаллен был сантиметров на десять ниже Паскаля, тонким в кости, но крепко сложенным. Точность движений и выправка выдавали в нем человека военного. Об этом можно было догадаться, даже не зная о его армейском прошлом. О военном прошлом свидетельствовала и его речь. Теперь, когда он заговорил вновь, это впечатление лишь усилилось. В его словах не осталось и следа недавних эмоций. Макмаллен говорил быстро и лаконично, будто отдавая рапорт.
Вытащив пачку крепких сигарет без фильтра, он закурил и наклонился вперед.
– Напомню, я
Вопрос был адресован Паскалю, и тот кивнул в ответ.
Макмаллен затянулся и задумчиво уставился на сигарету, дымившуюся в его пальцах. Немного помолчав, он продолжил:
– Начнем с основных фактов. Возможно, вам уже известно, возможно – нет, что в течение многих лет я являюсь близким другом Лиз Хоторн. Наша первая встреча произошла незадолго до того, как я пошел в армию, в 1972 году. Сами понимаете, до ее замужества тогда было еще очень далеко. То лето я проводил в семействе Гренвилль, в Вирджинии, поправляясь после болезни. Гренвилли были старинными приятелями моей матушки и дальними родственниками Лиз. Мне нужно было время, чтобы восстановить силы, во всяком случае, так считала моя мать, и Гренвилли радушно приняли меня в свой дом. – Здесь Макмаллен вновь ненадолго умолк. – Лиз тогда было семнадцать лет. Год ее первого выхода в свет. Именно к тому времени относится фотография в моей квартире – та самая, которую я использовал. Лиз и я сразу же почувствовали взаимную симпатию. Мы стали близкими друзьями и пронесли нашу дружбу сквозь годы.
Он взглянул на Паскаля.
– Теперь я должен кое-что уточнить, потому что не хочу никаких недомолвок. Когда я произношу слово «друзья», его следует понимать буквально. Мы с Лиз никогда не были любовниками. Вам это понятно?
Паскаль ничего не ответил – только еще раз кивнул. Макмаллен продолжил рассказ.
– Тем не менее наша дружба была и остается очень крепкой. Лиз всегда вызывала у меня восхищение. Она принадлежит к немногочисленному, очень немногочисленному кругу по-настоящему достойных людей, которых мне посчастливилось встретить в жизни. Раньше она относилась ко мне с величайшей добротой, и я был готов практически на все, лишь бы вернуть те незабываемые времена Лиз знала это. И вот прошлым летом я наконец получил возможность осуществить свое желание.
При этих словах Джини не удержалась от того, чтобы бросить взгляд на Паскаля, и Макмаллен с присущей ему зоркостью тут же заметил это.
– Я должен пояснить еще кое-что, – добавил он. – У вас может возникнуть впечатление, что я с предубеждением отношусь к мужу Лиз. Возможно, это и так. Но не думаю, что такое предубеждение способно помешать мне трезво оценить его качества, хотя у вас на этот счет может быть иное мнение. Как бы то ни было, Джон Хоторн никогда не был мне симпатичен, и я пытался отговорить Лиз от брака с ним. По-моему, это опасный, холодный и надменный человек, чем весьма походит на своего папеньку. Насколько могу судить, Джон Хоторн – махинатор, движимый исключительно эгоистичными соображениями и личными амбициями, человек без малейших принципов, пример политика наихудшего пошиба. Вместе с тем он очень умен и талантлив, однако, на мой взгляд, это делает его еще более опасным. Лиз частенько говорила, – задумчиво произнес Макмаллен, чуть запнувшись, – что я заблуждаюсь. Она признавала за ним некоторые недостатки, к примеру, высокомерие, но тут же указывала на «смягчающие вину обстоятельства» – издержки воспитания и тому подобные оговорки. Выходя замуж, она была просто без ума от него. Однако уже в то время я знал о ее будущем муже гораздо больше, чем могла себе представить Лиз, и мне предстояло принять нелегкое решение: рассказать ей все, что мне известно, или хранить молчание. В конце концов я выбрал молчание. Лиз так рьяно защищала его, с такой убежденностью превозносила его достоинства, что мне казалось жестоким говорить ей правду. Во-первых, она попросту отказалась бы мне верить. Во-вторых, это положило бы конец нашей дружбе. – Макмаллен опять запнулся, отвернувшись
– Я сам себя убедил, что Лиз могла быть права, утверждая, будто Хоторн способен измениться, а потому смолчал. В чем сегодня горько раскаиваюсь.
Снова наступило молчание. Макмаллен погасил сигарету и посмотрел на Паскаля.
Позже я еще вернусь к моим доводам, почему Хоторн не заслуживает доверия. Мне хотелось бы оставить их «на закуску». В конце концов, – в его голосе прозвучали нотки горечи, – для меня не секрет, зачем вы здесь и почему Николас Дженкинс так ухватился за эту историю. Возможно, я и непривычен к общению с журналистами, но даже мне известно, насколько быстро они улавливают любой намек на скандал, связанный с сексом, и сколь привлекательна для них сама мысль о том, что высокопоставленный человек может устраивать тайные оргии. Разве не так?
Вопрос прозвучал довольно резко. Джини не сказала ничего, предоставив отвечать Паскалю. Ее взволновала горечь, с которой говорил Макмаллен. Получалось так, что этот человек с определенной долей брезгливости решился все же поведать им все, представляющее, по его мнению, для них интерес.
– Вы не так уж далеки от истины, – ответил Паскаль тем же тоном. – Вместе с тем не могу утверждать, что у репортеров острый нюх только на подобные истории. Но сейчас давайте лучше не будем об этом. Как вы уже сказали, мы можем вернуться к этой теме позже. Продолжайте.
– Что ж, великолепно, – Макмаллен откинулся на спинку стула и заговорил быстрее: – Когда Лиз вышла замуж, мы стали видеться гораздо реже. Я служил в армии. Она оставалась в Америке, а меня часто отправляли за границу. Время от времени мы переписывались. Примерно четыре года назад, когда я уже уволился из армии, мы ненадолго встретились в Италии, где она находилась без мужа, с друзьями. В последующие три года мне еще несколько раз представлялся случай видеть ее. Вместе с Хоторном она наездами бывала в Лондоне. Я обедал с ними и не замечал ничего неладного. Когда Хоторн получил назначение в Лондон, я стал видеться с ними чаще. Лиз приглашала меня на всевозможные ужины, приемы и прочие торжественные мероприятия, которые устраивались в посольстве. Встречаясь с Хоторном, мы перебрасывались парой-другой слов. Он неизменно был подчеркнуто вежлив со мной. И вот в минувшем июле я получил приглашение провести длинный уик-энд [3] здесь, в их загородном доме. Именно тогда до меня и дошло, что тут творится нечто ужасное.
3
Имеются в виду суббота и воскресенье, за которыми последовал праздник – День независимости, отмечаемый американцами 4 июля.
С первого взгляда я заметил, что Лиз находится на грани нервного срыва, – продолжал свой рассказ Макмаллен. – До этого мы виделись несколько недель назад, и за столь короткий срок она стала словно сама не своя. Первое, что бросилось мне в глаза, – ее болезненная худоба. Она почти не ела, всякий раз при виде мужа впадала в раздражение, была подвержена внезапным и необъяснимым перепадам настроения. Для разговора наедине возможности практически не было. Дом был полон гостей, да и сам Хоторн постоянно находился рядом. На второй день мне удалось увести ее подальше от особняка. Отправившись в дальнюю прогулку по поместью, мы преодолевали милю за милей. Начался дождь, и Лиз разрыдалась. Это произвело на меня ужасное впечатление. В конце концов она открылась и рассказала мне все. – Внезапно он прервал повествование. Лицо его потемнело, рука гневно дернулась.
– Вам следует понять одно. По всей видимости, в последнее время он действительно стал хуже обращаться с Лиз, но главное происходило на протяжении целого ряда лет. Целая вереница других женщин, любовниц, секретарш. В ночь перед свадьбой он спал с другой. Он хранил верность своей молодой жене ровно пять суток. И Лиз узнала об этом не из сплетен, а от него самого. Он, видите ли, сам решил ей рассказать. Начались систематические попытки посеять в ее душе сомнения в собственной полноценности. Он неустанно твердил, как она глупа и неумела, сравнивая ее с другими женщинами, хвастаясь тем, чего ему удается достичь за одну ночь…