Любовные чары
Шрифт:
— Да. Хотя я атеист…
Нас прижало к стенке, послышался мощный скрип тормозов. Многотонную машину чуть занесло, но остановилась, как я увидел, прямо перед массивным зданием старой постройки тех времен, когда еще наивно строили на века.
Навстречу с автоматами на изготовку выскочили двое в бронекостюмах. Один из сидевших в кузове выпрыгнул и подал мне руку.
Я отказываться не стал, а когда оказался на земле, один из автоматчиков спросил отрывисто:
— Это вы… вас прислали?
— Вообще-то я сам прибыл, — сообщил я скромно.
— Я вас проведу, — сказал он.
— Да, — согласился я, — сперва поговорим. А потом слово за слово…
Он ухмыльнулся, я поднялся за ним на третий этаж, он стукнул в дверь, явно электроника здесь либо не установлена еще, либо повреждена.
С той стороны раздался свирепый рык:
— Заходи!
В комнате всего один человек, полковник, судя по знакам различия, повернулся ко мне, протянул руку.
— Деклан Коннер, командующий седьмым участком. Мне сообщили о вас. Давайте сразу введу в курс дела, время дорого. Спецназ все прибывает, но пока что разбираемся… Никто не хочет идти напролом, ищем слабые места противника.
— Какие-то нашли?
Он поморщился.
— Здание там практически захватили только-только. Как исламисты еще не разобрались, что и кого захватили, так и мы только начали изучать эту группировку…
Я сказал осторожно:
— Я слышал, что вроде бы заключен мир…
Он покачал головой.
— Не мир, а перемирие. Правда, устраивает обе стороны, так что перемирие может затянуться на годы, а это почти вечность. Перемирие установлено и соблюдается, но нужно учитывать, что вся армия ИГАРа — добровольцы! Там люди идеи, объединенные в отряды с похожей идеологией, но не желающие подчиняться общему руководству.
— Знакомо, — пробормотал я. — Да-да, слушаю внимательно.
— Один из таких отрядов, — продолжил он, — сделал неожиданный рейд и захватил три главных здания научно-исследовательского центра по биотехнологии на этой стороне линии разграничения.
— На нашей?
— Да, — подтвердил он угрюмо. — Никакой военной ценности они не представляют, просто это обидный укол, хотя, по данным разведки, руководство ИГАРа не одобряет самостоятельные действия и не будет вмешиваться, если наши войска выбьют слишком самостоятельных обратно.
— Так почему же…
Он вздохнул.
— Никто не хочет идти в наступление. Все так обрадовались перемирию, как будто это конец всем войнам на свете!.. Да и есть опасение, что, если начнем атаку на этих наглецов, им придут на помощь другие отряды, что вроде бы подчиняются общему руководству ИГАРа, но в данном случае могут не послушать и прийти на помочь единоверцам.
— А это риск возобновления войны?
Он кивнул.
— Риск разрастания простой схватки за три здания на весь город…
— Тогда наши не рискнут, — сказал я. — Блин, почему мы не мусульмане?
Он хитро прищурился.
— А вы сами ислам принять еще не восхотели?
— Восхотел, — признался я. — И даже возжелал. Ислам мне нравится. Но только при условии, что мусульмане примут христианство. И тогда мы с ними сразимся как борцы за истинную веру и быстро уничтожим ту старую дряхлую веру, что позорит светлое имя нашего мудрого пророка Исы!
Он ухмыльнулся.
— Правильно мыслите, юноша. Но раз уж так получилось, что мы христиане, то будем защищать христианство, хотя мы тут все атеисты.
— Где сосредоточены заложники? — спросил я. — Их согнали в одно место или же пока держат там, где застали?
— Согнали в большой актовый зал, — ответил он, — на первом этаже. Но туда не пробиться. Вход забаррикадирован, в холле тяжелое вооружение, на крыше снайперов больше, чем воробьев.
— А с заднего хода?
Он покачал головой.
— Его нет. Видимо, для усиления секретности конкуренты никогда не дремлют… Даже в соседний корпус можно попасть только по воздушному переходу на высоте двадцатого этажа. Там установлена аппаратура по всей длине трубы, ничего не пронесешь лишнего.
— Здорово, — сказал я озадаченно, — как же они выходят в конце рабочего дня через единственный выход, если в корпусе сорок этажей?
— Смертоубийство? — поинтересовался он невесело. — Нет, все группы заканчивают в разное время. Как и начинают. Но я не представляю пока, как будем прорываться…
— А будем?
Он пожал плечами.
— Я беру худший вариант. Вообще-то наши уже затеяли переговоры, там сразу заявили о выкупе… В общем, мы готовимся к штурму и ждем приказа.
— Там много женщин?
— Половина, — ответил он равнодушно. — Как и положено по закону. А что, намерены спасать женщин?
— Не уверен, — признался я, — потащат потом в суд за оскорбление и сексизм, а кому это надо?
Он наклонился к моему уху и шепнул едва слышно:
— Вообще-то, когда им припечет, сразу забывают о своих правах и кричат: спаси, ты же мужчина!.. Но потом, когда спасешь, берегись. У них никакой благодарности. Как в басне Крылова, где крестьянин и работник, только еще хуже…
Я сказал несчастным голосом:
— Знаю, тоже в этом мире живу.
— И тоже с резиновой?
Я кивнул.
— Да, так проще, чем… ну, понятно.
Он сказал уже более деловым тоном:
— Если у тебя такое задание, то выручай, особо не церемонясь, но когда посадишь в вертолет, следи за собой насчет сексизма! Эти особи лютуют. Они ж сейчас и в правительстве, так что сам понимаешь, какие законы принимают…
Я пробормотал:
— Потому мусульмане уже захватили половину Франции. Говорят, к Пуатье будет пробиваться вся армия НАТО?