Любовные чары
Шрифт:
На меня посмотрели с испугом, что и понятно, я не выгляжу жалким и напуганным. Для них это признак, что приближается один из захватчиков, а я не могу же объяснять, что благородному глерду недостойно выказывать страхи, это роднит с животным или демократом, те и другие искренни, а глерд не имеет права на такое искреннее признание животной сути человека.
— Привет, — сказал я громко, — у вас тут уютно. И женщины… в смысле, особи красивые. Меня взяли только что, я новенький. Здесь вводят в курс дела или мне самому?
Никто не ответил, каждый страшится сделать лишнее движение, хотя в помещении никого, кроме заложников.
Я сам взял стул и сел возле одного, что показался меньше других раздавленным адреналинящим приключением.
— А чего на полу? — поинтересовался я. — Так романтичнее?
Он ответил, едва шевеля губами:
— Всем велели сесть на пол у стены.
— Это было давно, — ответил я, — хотя чего я буду менять ваши вкусы?.. Вам так нравится, острые ощущения… Здесь, как я вижу, вся верхушка… Вон тот генеральный, верно?
Он шепнул:
— Да. А рядом с ним его два заместителя.
— Хозяина здесь нет, — пробормотал я, — что и понятно… А вон та женщина?
— Ганселла?.. Она из отдела сбыта.
— Понятно… А вот та?.. А та?..
Он что-то ощутил в моих настойчивых расспросах, начал отвечать охотнее, с какой-то истерической надеждой в голосе, я для проформы спросил и о мужчинах, а когда он назвал имя Параски, я оглядел ее критически.
— А она вообще-то ничего… Кто бы подумал, женщины-ученые обязаны быть странными, чтобы… ну, понятно, да?..
Он ответил кисло:
— Да из нее такой ученый, что она может быть даже красивее.
Я хохотнул.
— Ого! Тогда пойду знакомиться.
Когда шел к этой самой Параске, чувствовал на спине его полный надежды взгляд, но не оглянулся, потом бесцеремонно сел рядом с этой Параской, отпихнув что-то серое типа менеджера средней руки.
— Параска, — сказал я, — я Юджин, рад познакомиться.
Она покосилась на меня с некоторой неприязнью.
— А чего тут радоваться?
— Я вообще человек радостный, — сообщил я. — И приношу радость. Вы как насчет того, чтобы отсюда как бы освободиться?
Она дернулась.
— Это что еще за шутки?
Я сказал тихонько:
— Да ладно вам, дамочка. А если меня нарочито за вами послали?.. У вас же есть что-то запрятанное в кофточке ценное?.. Я имею в виду, конечно, не сиськи, хотя они у вас весьма даже увесистые. Я еще не щупал, но уже представляю… Украинская природа, верно? Так есть у вас нечто?
Она воровато посмотрела по сторонам.
— Не знаю, о чем вы.
— Мне Юрий Лощиц сказал, — шепнул я. — Хоть вы и не в верхнем эшелоне, но доступ у вас некий имеется. Не буду спрашивать какой, мы же взрослые.
Она нервно дернулась.
— Лощиц? Это кто?
— Не прикидывайтесь, — сказал я. — Это я должен спрашивать, та вы или не та.
Она посмотрела настороженно.
— Да, я Параска Корбут, работаю в этой компании пятнадцать лет. Сперва в Тегеране, там было иранское отделение нашего института, в Иране очень хорошо с высококвалифицированными кадрами, но, когда власть захватили экстремисты, к нам ворвались эти бородатые радикалы…
Ее плечи зябко передернулись.
— Тяжело было? — спросил я сочувствующе.
— Еще как, — ответила она убитым голосом. — В целях безопасности меня часто перевозили с места на место. Везде насиловали по три-четыре человека, но это пустяки, это мне даже нравилось, а вот то, что нет туалетной бумаги, а только вода в кувшине, — это бесит и сейчас.
— Ислам, — сказал я. — Нужно выказывать уважение чужой культуре. Кстати, она не такая уж и чужая.
— Что?
— Почему-то вавилонскую чтим, — пояснил я, — ассирийскую, хеттскую, финикийскую, а вот ислам, что целиком основан на Библии, как и протестантство, кстати, вызывает некоторую неприязнь…
— Некоторую? — прошипела она. — Вы с ума сошли?.. Ладно, у меня все на чипе.
— А сам чип?
Она поколебалась, засунула руку глубоко под юбку, задержала дыхание, я ждал, наконец с великим облегчением выдохнула и протянула мне металлическую пластинку два на два миллиметра и не толще листа плотной бумаги.
— Вот.
— Прекрасно, — сказал я. — И надо убираться. Скоро начнут вас сортировать, тогда уже ничего не спрятать.
Она прошептала:
— Вы серьезно?
— Нет, конечно, — ответил я с достоинством. — Война — настолько глупое занятие, что серьезно к этой дурости ну никак нельзя относиться. К войне нужно относиться… к ней вообще лучше не относиться. Потому давайте сделаем так… вы должны держаться ко мне как можно ближе. Все время. Когда я побегу — вы бежите, если я остановлюсь…
— Поняла, — ответила она поспешно. — Но здесь только один выход, а охраняет его целый батальон!
— Верно, — одобрил я. — Замечаете. Чувствуется хватка. Разведшколу заканчивали или это природная привычка все замечать за мужчинами?
Она прошипела:
— Там не пройти!
— И не надо, — ответил я. — А выход на задний двор?
— Ничего подобного нет, — отрезала она. — На уровне двенадцатого и сорок второго этажей воздушные переходы в корпус В, а оттуда можно на лифте в нижний зал и выйти во внутренний двор, где сад, цветник и бассейн.
— Обойдемся, — ответил я. — Не то что я против бассейна, это же плавать, а не мыться, но это как-нибудь в другой раз. Вставайте, пойдем к двери. Учтите, будем пробиваться с боем. Вы, надеюсь, не гуманистка? Хотя что я за чушь несу, какие из женщин гуманистки?.. В общем, держитесь за моей спиной, под пули лезть не стоит, а мужчин не жалко, они и рождаются только для героизма и славной гибели…
Она не сдвинулась с места, лицо покрыла смертельная бледность.
— Вы с ума сошли?.. У вас нет оружия, а там в коридоре сотни вооруженных до зубов боевиков.