Любовные чары
Шрифт:
Боевик с растянутым до предела планшетом вскрикнул, не отрывая взгляда восторженно вытаращенных глаз от экрана:
— Точно!.. Франк говорит правду!..
Все затихли, Усман спросил быстро:
— Что именно?
Тот почти прокричал:
— Черчилль хотел принять ислам! Но ему не позволили, сволочи… И все его священные книги, собранные в наших землях, сожгли!
Железо нужно ковать, пока горячо, я продолжал с еще большим жаром:
— Масса ученых, экономистов и политиков переходят на Западе в ислам! Не говоря уже о тысячах и тысячах известнейших спортсменов,
Они слушают жадно.
— Как журналист могу сказать со всей ответственностью, так как благодаря своей профессии знаю настроение правительства и властных кругов, что большинство сильных западного мира готовы принять ислам…
Усман протянул недоверчиво:
— Что-о?
— Но не радикальные формы, — поспешил я уточнить. — Классический ислам, поданный в Коране благодаря Пророку, мир ему. Только темный народ еще держится за свою старую веру, но все верха, как более грамотные и прагматичные, прекрасно понимают, что новое всегда исправляет ошибки старого и поднимает человечество на новую ступень. Ислам как последняя мировая религия выше устаревшего христианства уже потому, что вобрала все лучшее из христианства и отринула отжившее. Потому ислам силен, за ним правда, истина, справедливость!
Боевик с планшетом сказал:
— И даже наука. Пророк сказал, что чернила мудреца для Аллаха так же ценны, как кровь мученика…
Не спрашивая разрешение Усмана, он придвинул мне кресло, явно они из одного племени, потому отношения более близкие, чем просто у командира и подчиненных.
Я сел, откинулся в кресле на спинку, улыбнулся дружелюбно и доверительно.
— Контакты и прощупывание заинтересованности начинаются на самых нижних ступеньках. Это чтоб ничем себя не связывать и не подставляться.
Усман кивнул.
— Понимаю.
— Таким образом, — сказал я, — говорю как бы от себя и неназванной группы лиц, которым я привезу отчет. На самом деле и в верхах желают знать, что я выяснил, что мне ответили и на чем можем сторговаться… Это их термин, уж простите, гнилой Запад и есть гнилой, они все торгаши, у них все на торговле.
— Это верно.
— Так вот, — сказал я с воодушевлением, — интеллектуалы Запада, практически вся банковская и политическая элита готовы принять ислам… повторяю, в его светском варианте.
Он нахмурился.
— Но светский ислам… беззубый. За свои идеалы нужно бороться.
— Думаю, — сказал я вкрадчиво, — Иран или Турция, где светский вариант ислама, еще как смогут побороться за ислам, если кто посмеет его обидеть! Вспомните, как Иран ответил на оскорбление в адрес пророка со стороны члена правительства Дании. Полстолицы превратили в руины.
— Это оборонительная тактика, — возразил он.
— Нельзя сразу схватить в одну руку два арбуза, — сказал я. — Сейчас в Европе исламу сопротивляются даже те, кто готов его принять. Я знаю настроение военнослужащих, я же аналитик, это моя работа. Как раз военным ислам особенно близок… Везде слышны разговоры, что, если бы не этот натиск, они уже были бы мусульманами. А так, когда нападает враг, то нужно защищаться, кто бы ни напал…
Он проговорил нерешительно:
— Я доложу о вашей миссии… прощупывания… или поиска, как вы говорите, неофициальных контактов…
— Но докладывайте умным, — предостерег я. — Твердолобым фанатикам бесполезно. Потому старайтесь взять в свои руки как можно больше, потому что вы человек с широкими взглядами, это видно. Учеба в университете или ваши природные дарования виной, но вы лучше сумеете рулить, чем большинство ваших командиров, что стоят над вами!
Он нахмурился, я поспешно добавил:
— Лучше вас разбираются разве что те, что на самом верху наступающего ислама. Потому что мудро соразмеряют военную мощь и притягательную силу учения Пророка!.. Те люди — гении. Равняйтесь на них.
Его лицо чуть разгладилось.
— Да, Пророк, да благославенно Имя Его, дал им мудрость.
— Запад помешан на милосердии, — сказал я пренебрежительно. — Это чудовищный перекос, когда жизни отдельных людей ценятся выше, чем интересы государства или даже продвижение идей. Этим нужно пользоваться…
Он улыбнулся.
— Мы пользуемся. Среди франков шахидизм немыслим, настолько они все дрожат за свои жалкие и ничтожные жизнишки. А у нас любой готов отдать все за победу ислама! Кто может усомниться, за кем правда?
Я понизил голос:
— Я рад, что мы понимаем друг друга. Победа ислама неизбежна, однако можно к ней идти долго и кроваво, а можно дорогу сократить, сохраняя жизни благородных воинов ислама и сохраняя в целости города Европы, которые скоро осенит зеленое знамя Пророка, да будет мир ему.
Он кивнул.
— Это несомненно.
— Со стороны франков, — сказал я, — уже первый шаг сделан. Это я. Здесь и сейчас. Разговариваю с майором исламской армии. Нужен ответный шаг, чтобы диалог не прервался.
Он насторожился.
— У нас говорят, послушай франка — услышишь ложь. Что ты хочешь?
Я сказал как можно небрежнее:
— В главном здании содержат захваченных заложников. Нужно выбрать кого-то поникчемнее, здесь главное — не занимаемый пост, а жест милосердия.
Он кивнул.
— Да, понимаю. Это разумно.
— Потому, — продолжил я, — директора пусть остаются, а отпустить стоит кого-то из мелких… Лучше всего женщину, у франков, как вы знаете, они обязательно присутствуют везде, хотя толку никакого, а вреда ой-ой-ой…
Он сказал с презрением:
— Чем больше франки ставят женщин на важные посты, тем поражения у них сокрушительнее!
— Точно, — согласился я. — У женщины мозг на треть меньше, чем у человека, вы не знали?.. Что они могут, кроме как стирать и гладить?.. Среди изобретателей ни одна женщина замечена не была! Потому женщину стоит отпустить не только потому, что они — создания глупые, сварливые и наглые, но еще и потому, что чем больше женщин в стане противника, тем ниже его боевой дух. И вообще… от женщин один вред, если, конечно, не на своем месте у порога на тряпочке.