Любовные чары
Шрифт:
— Зато мир стал предсказуемее, — пояснил я. — Примерно знаем, когда и от кого что ждать. Курцвейл расписал все по годам, когда что будет открыто и внедрено. До самой сингулярности и завоевания всей вселенной расписал!.. И самое обнадеживающее, что его предсказания исполняются почти с точностью.
— Кто такой Курцвейл? — спросила она. — Певец или музыкант?
— Футболист, — ответил я с ее же сарказмом. — В этом деле, что ты взяла расследовать, большие деньги. Не в смысле, что лежат в комнате, а вообще… Ты же слышала, одна капсула стоит пятьдесят
Она вздохнула.
— А купить могут и намного больше. Впервые медицина становятся самой богатой профессией!
— Да, — согласился я. — Когда «Нам жизнь не дорога!», на таких не заработаешь, а теперь… Но где большие деньги, там и всякие хитрецы. Правда, тебе это незнакомо, ты же больше по семейным ссорам…
— Заткнись, — велела она. — Ты его подозреваешь или нет?
— Подозреваю, — сказал я нехотя, — но еще не знаю в чем. Придется, наверное, пройтись по цепи его исследований. Начиная с момента, как берут кровь у пациента и что с нею делают…
Она посмотрела почти с ужасом.
— Ты что? Чтобы такое сделать, понадобится целый научно-исследовательский институт!.. Да и потом… Сам говорил, не проверить, работает или не работает препарат.
— Да проверять все и не надо, — пояснил я, — а так… пробежаться по верхушкам. Если где-то брехня, заметим. Ну ладно, тебе лень, а я замечу.
Она посмотрела в изумлении.
— А ты что… поймешь?
Я ответил скромно:
— Когда все сделано, почему нет?.. И ты бы проследила, да тебе все некогда. Давай займемся? Я постараюсь понять, что же он такое сделал, вдруг да в самом деле переворот в науке… возьму да воспользуюсь, на благо всего прогрессивного себя. А ты поройся в его прошлом.
Синенко увидел, как мы поднялись из-за стола, вскочил достаточно резво.
— Эй-эй!.. Капитан велел сопровождать вас. А то, говорит, они какие-то не совсем такие.
Мариэтта огрызнулась:
— А ты такой?
— Самый что ни есть, — сообщил он гордо. — Поехали!.. Не беспокойтесь, сяду сзади. Мне так виднее, если кто не понял. Вас виднее.
— Если что, — сказал я, — то я не против. Даже за. Надеюсь, при свидетелях Мариэтта меня бить не будет.
— Но если вздумает застрелить, — уточнил он, — то я ничего не увижу. Я бываю такой рассеянный…
Мариэтта вышла первой, мы с Синенко разместились на правой стороне, я впереди, он на заднем сиденье, она резко ткнула пальцем в экран навигатора.
Марат Хисамович если и удивился нашему визиту, но заметного беспокойства не выказал, ему бы дипломатом быть, а не директором научно-исследовательского центра биотехнологий.
— Ничего-ничего, — успокоил в ответ на извинения Мариэтты. — Мне всегда приятен интерес к нашей работе… не говоря уже о том, что общаться с красивой женщиной — всегда счастье. Вы правы, сейчас весь мир помешан на молодости и на ее продлении… Садитесь, пожалуйста. Я очень занят, но полиция… гм… настолько необычные здесь гости, что охотно удовлетворю ваше любопытство.
— Ученые тоже помешаны? — спросила она.
Он понимающе улыбнулся.
— Ученые тоже люди. Хотя и лучшие из человеческого племени.
— Ну да, — сказала она. — По прогнозам Курцвейла, до бессмертия осталось не больше двадцати лет! Здорово?
— Весь мир ждет, — сказал он, — да, весь мир уже затаил дыхание… И готов пойти на все, чтобы растянуть оставшиеся годы еще на эти двадцать лет.
Она кивнула.
— Когда говорят «на все», подразумевают диеты, приемы лекарств, физические нагрузки, здоровый сон… но мы, полиция, знаем, что термин «на все» означает гораздо больше.
— Шире, — сказал он с пониманием.
— Намного шире, — согласилась она. — Но есть красная черта, через которую переступать нельзя.
— Ради вечной жизни, — ответил он смиренно, — даже самые сознательные люди могут пойти на самые страшные преступления.
— Рада, — сказала она, — что вы это понимаете. — Я уже сталкивалась с преступлениями на этой новой для криминалистики почве.
Он широко улыбнулся.
— Понимаю, куда вы клоните. Но у нас нет почвы для преступлений. Мы всего лишь ученые. Преступления… это в каком-то другом мире, опасном и непонятном.
— Ученые тоже жить хотят, — заметила она. — Вечно.
Он все поглядывал на меня, я слишком таинственен, молчу в тряпочку, я сказал скромно:
— Ученые хотят больше всех остальных. Среди остальных куча религиозных фанатиков, одни ждут после смерти рая, другие — гурий, третьи — воссоединения с Рерихом, а кому-то и эта жизнь обрыдла, мечтают просто сдохнуть. В основном это молодежь, которая все на свете и в жизни повидала, все знает и ничего нового не ждет.
Он вежливо поклонился мне.
— Это звучит цинично, однако… если честно… уж простите, мы и так бессмертие получим раньше, чем даже президенты или миллиардеры. Потому нам не нужно ловчить, чтобы кого-то опередить, перехватить…
— Ничего циничного, — заверил я. — Ученые и должны получить бессмертие первыми. Как бы дорого оно ни обошлось. Но моя коллега имеет в виду, что ученые не могут существовать в пустоте, на каждого ученого по сотне тех, кто заносит им хвосты на поворотах.
Он улыбнулся.
— Автоматизация заменила почти всех, но, конечно, ряд работ пока еще, как вы понимаете, не автоматизировать. Не потому, что наукоемкие, просто сегодня нужно одно, завтра другое… Какая уж тут автоматизация.
Мариэтта, хватая все на лету, сказала быстро:
— Нам нужен список всех, кто работает в вашем центре и кто имеет доступ к препаратам в вашей лаборатории.
Он развел руками.
— В центре работают тысячи человек, но доступ к препаратам у десятка, не больше. Я имею в виду близких сотрудников, включая меня и доктора Уварова, моего помощника.
— Это сужает поиск, — согласился я. — Десять человек, как я полагаю, все-таки меньше, чем тысяча… хотя я и не силен в математике.