Любовные драмы сестёр Гончаровых
Шрифт:
Незаметно истёк август, – календарь исправно повёл отсчёт сентябрьским дням. В один из них с усадебного двора резво взяли разбег целых четыре тройки, да ещё два жеребчика про запас, увозя в Москву из Полотняного Пушкина с женой, детьми и свояченицами.
Обоз обычный, три кибиткиВезут домашние пожитки…Вместе с домашним скарбом погрузили на подводу и книги, взятые Пушкиным из фамильной библиотеки. Дмитрий Николаевич составил им подробный регистр: свыше восьмидесяти наименований фолиантов, многие из коих датировались восемнадцатым столетием, по истории, философии, географии
Домашняя библиотека славилась в округе своим великолепием и богатством, да и бесчисленные её тома не пылились в книжных шкафах: к чтению наследников и наследниц Гончаровых приучали с детства. Все три сестры – Катя, Азя, Таша – слыли весьма образованными и начитанными барышнями. Возможно, и знакомые строки из «Капитанской дочки» обращены к гончаровской библиотеке:
«Редко наша красавица являлась посреди гостей, пирующих у Кирила Петровича. Огромная библиотека, составленная большею частию из сочинений французских писателей XVIII века, была отдана в её распоряжение».
Дмитрий Гончаров счёт любил и, верно, пытался подражать в хозяйских делах славному прадеду Афанасию Абрамовичу: истраченные двести рублей ямщикам на дорогу до Первопрестольной отнёс на счета семейства поэта и обеих сестер.
Проводив, как и подобало доброму брату, сестёр вначале до Москвы, а затем до Петербурга, Дмитрий Николаевич, вернувшись в Полотняный Завод, вновь раскрыл расходную книгу: «Из Петербурга до Москвы издержано – 357 р. 82 к. От Москвы до Завода – 76 р. 62 к.».
В Москве пути Пушкина и трёх сестёр разошлись: он отправился в нижегородское сельцо Болдино, а всё его разросшееся семейство двинулось в путь к Петербургу.
И как тут не вспомнить других классических героинь!
«Я всё ждала, переселимся в Москву, там мне встретится мой настоящий, я мечтала о нём, любила… Но оказалось, всё вздор, всё вздор…»
И если чеховские три сестры всем сердцем рвались в Москву, то сёстры Гончаровы, верно, беспрестанно повторяли: в Петербург, в Петербург! Ведь там круто изменится их жизнь, там встретится им настоящая любовь.
Екатерина Гончарова уезжала из отчего московского дома, верно, без сожаления и, как оказалось, навсегда. Да и родную калужскую усадьбу она покинула уже навеки. Непостижное разуму слово, в коем зашифрована сама вечность! Но о том Катеньке не дано было знать, милосердная судьба, по обыкновению, предпочла умолчать о своих намерениях.
Легко представить, как весела, как оживлённа была в те дни Катя, сколь радужным являлась ей будущность, и как торопила она младшую сестру с отъездом! Правда, сёстрам пришлось немного задержаться в Москве, пока Таша ездила с детьми в Ярополец – повидаться с маменькой.
Екатерина Гончарова. Неизвестный художник. 1820-е гг.
Много позже нашлись любопытные записи, оставленные в доме на Никитской в том же 1834-м:
«19 сентября. От г-на Пушкина к барышням с почты за письмо – 6 коп.»;
«21 сентября. От барышень к А.С. Пушкину по почте два письма – 78 коп.».
Право, ныне не копейки, а миллионы заплатить бы за те утраченные ныне письма Александра Сергеевича! Безвестные его послания Екатерине и Александре. Верно, трогательные, полные добрых пожеланий и надежд, коль и сёстры Гончаровы не замедлили ответить поэту.
В Северной Пальмире
Наконец, настал долгожданный день отъезда: растаяли в предутренней дымке московские заставы, промелькнули словно во сне полосатые вёрсты и почтовые станции долгой дороги.
И вёрсты, теша праздный взор,В глазах мелькают, как забор.Всё дальше и дальше знакомая Москва, всё ближе и ближе – неведомый Петербург… Как мечталось Екатерине Гончаровой поскорей увидеть дивную Северную столицу, как торопила она ямщика, усердно нахлёстывавшего лошадей!
Долгий путь позади, удивлённому взору Екатерины во всей красе явилась Северная Пальмира: невиданные прежде величественные дворцы и соборы, полные великолепия проспекты, набережные, обрамлённые чугунным кружевом, изящные мосты, переброшенные чрез каналы. Наконец-то дорожный экипаж въехал на Дворцовую набережную и остановился у подъезда внушительного каменного дома. Вот и адрес: «у Прачечного мосту на Неве в доме Баташова», что вскоре Екатерина будет указывать на конвертах, и где начнётся незнаемая ею и такая счастливая жизнь!
Новая квартира с видом на Неву и Петропавловский собор стоила поэту немалых хлопот, волнений, переговоров: в дом «господина Гвардии полковника и кавалера» Силы Андреевича Баташова Пушкин перебирался один.
Прежний владелец квартиры князь Пётр Вяземский с семейством отправился в Италию в надежде, что тёплый климат Средиземноморья, как заверяли медицинские светила, излечит его юную дочь, больную княжну Полину. Пушкин оповещал свою Наташу: «С князем Вяземским я уже условился. Беру его квартиру. К 10 августу припасу ему 2500 рублей – и велю перетаскивать пожитки; а сам поскачу к тебе».
И хотя квартира в баташовском доме стоила недёшево, шесть тысяч рублей ассигнациями в год, но выбора не было: семья стремительно разрасталась – вот и новоявленные петербурженки Екатерина и Александра переступили порог просторного жилища.
Петербургский дом Баташова «у Прачечного моста на Неве».
Фото Л.А. Черкашиной. 2009 г.
Весть о переменах в семье сына донеслась и до Пушкиных-родителей. В начале ноября 1834-го они адресуют её в Варшаву дочери Ольге: «Наконец, мы получили известие от Александра. Наташа опять беременна. Ее сёстры вместе с нею и снимают прекрасный дом пополам с ними. Он говорит, что это устраивает его в отношении расходов, но несколько стесняет, так как он не любит отступать от своих привычек хозяина дома…»
Однако ж делать нечего, приходится и Пушкину чем-то поступаться ради спокойствия жены и будущего счастья родственниц: Коко и Азеньки.
Первые шаги в свете всегда трудны, и провинциальных барышень Гончаровых встретили в нём отнюдь не с распростёртыми объятиями. Эмоциональный отклик Екатерины, где она сравнивает себя и сестру с «белыми медведями», явившихся вдруг в столичных гостиных, живописует их положение в высшем обществе. Но совсем скоро сёстры уже не казались петербургским дамам и франтам ни «белыми воронами», ни «белыми медведями» – ведь они составляли чуть ли не одно целое с красавицей Натали Пушкиной. Снисходительная благосклонность к сёстрам-провинциалкам мадам Пушкиной стала почитаться хорошим тоном. Светское общество не вдруг, но приоткрыло двери барышням Гончаровым в желанный и такой многообещавший мир.