Любовные и другие приключения Джиакомо Казановы, кавалера де Сенгальта, венецианца, описанные им самим - Том 1
Шрифт:
Я оставался в этом положении с четверть часа, потом подошёл к маленькой двери, толкнул её и, взойдя по лестнице, уселся на последних ступеньках, где мне пришлось провести пять часов, которые в ожидании блаженства не показались бы мне утомительными, если бы крысы не сновали непрестанно взад и вперёд, что составляло сущую пытку. Природа наделила меня непреодолимым отвращением к этому маленькому животному, бояться которого нет особенных оснований, но чьё зловоние вызывает во мне приступы тошноты.
Наконец, ровно в десять часов, наступил миг вожделенного блаженства — я увидел перед собой предмет моей страсти со свечою в руке. Читателю, бывавшему в подобных положениях, легко вообразить все восторги сей восхитительной ночи. Впрочем, он не сможет представить себе подробности, ибо хоть я и был далеко не новичком, но возлюбленная моя оказалась неисчерпаемой в способах увеличить наслаждения нашей сладостной битвы. Она озаботилась приготовить для меня немного холодной закуски, но я ни к чему не притронулся, поелику не мог насытиться всеми открывшимися мне прелестями.
Долгие часы, проведённые нами в наслаждениях, прошли для меня очень быстро, хотя мы совершенно не отдыхали, если не считать перерывов для ещё большего возбуждения чувств.
Утомлённый, но не насытившийся, я покинул милую даму на рассвете, уверив её, что при следующем свидании она найдёт меня всё тем же. Я возвратился в исповедальню, опасаясь, как бы наступившее утро не выдало моё убежище, но отделался лишь страхом и благополучно вышел наружу. Почти весь день я провёл в постели и велел подать себе обед в комнату. Вечером я был в театре, чтобы насладиться видом очаровательного создания, счастливым обладателем которого сделали меня любовь и настойчивость.
Через две недели она переслала мне записку, что на следующую ночь будет спать одна. Это было в будний день, и церковь закрывалась в полдень. Посему пришлось мне явиться к одиннадцати часам, предварительно подкрепившись обильным завтраком. Я залез в свою нору, и на этот раз сторож также не заметил меня. Предстояло ждать десять часов и, подумав, что придётся провести их сначала в церкви, а потом на тёмной лестнице в обществе стада крыс, даже не имея возможности понюхать табака из страха выдать себя, я нашёл своё положение мало привлекательным. Однако надежда на вознаграждение ободряла меня. В час дня послышался легкий шорох, через решётку окна просунулась рука и обронила листок. Я подбежал и с замиранием сердца поднял его. Первой моей мыслью было, что из-за какого-то препятствия вместо восторгов любви предстоит мне провести ночь на церковной скамье. Я открыл записку и с радостью прочёл:
“Дверь отперта. На лестнице вам будет лучше. Там вы найдёте свет, легкий обед и книги. Правда, сидеть будет неудобно, но в этом я могу помочь лишь маленькой подушечкой. Не сомневайтесь, для вас время пройдет быстрее, чем для меня, а поэтому терпите. Я сказала генералу, что плохо себя чувствую и не хочу выезжать. Ради Бога, не кашляйте, особенно ночью, иначе мы пропали!”
Сколь изобретательна любовь! Я поднялся и обнаружил отменно накрытый куверт, превосходные блюда, спиртовую горелку, кофе, лимоны, сахар и ром для пунша. Я был поражён, как моя очаровательная дама сумела приготовить всё это тайком от своего семейства.
Три часа я был занят чтением, а три других — едой и приготовлением пунша. Потом я заснул, и в десять часов был разбужен моим ангелом. Несмотря на всё блаженство, вторая ночь оказалась не столь восхитительной, как первая, поскольку мы были лишены возможности видеть друг друга и, кроме того, наши движения затруднялись недалеким соседством дражайшего супруга. Часть ночи мы спали, а рано утром пришлось играть отступление.
Так кончился мой роман с этой красавицей. Генерал отправился в Вестфалию, а она должна была ехать в деревню. Посему я решил покинуть Кёльн и обещал ей вернуться на следующий год. Как увидит читатель, я не сдержал своё слово.
Два с половиной месяца, проведённые в этом городе, не облегчили мой кошелёк, хотя каждый раз, когда приходилось садиться за карты, я проигрывал. Боннский бал существенно помог мне. Мой банкир, г-н Франк, жаловался, что я ничего не взял у него, но надо было доказать всем наблюдавшим за мной, что я заслуживаю почтительного обхождения.
В середине марта я выехал из Кёльна и задержался в Бонне, дабы засвидетельствовать своё почтение электору, который однако, был в отсутствии. Я отобедал с графом Веритой и аббатом Скампаром, княжеским фаворитом. Граф дал мне письмо к одной канониссе в Кобленц и при этом с жаром превозносил её, что заставило меня нарочито остановиться там. Но вместо означенной дамы, которая, как оказалось, уехала в Мангейм, я встретил на постоялом дворе некую актрису по имени Тоскани, возвращавшуюся в Штутгарт вместе со своей дочерью, очень молодой и весьма красивой девицей. Они ехали из Парижа, где юная особа в течение года обучалась танцам у славного Вестриса. Девица была истинной жемчужиной и без труда склонила меня сопровождать их до Штутгарта. Матери не терпелось узнать, какое впечатление произведёт на герцога её дочь, которую она с детских лет предназначала для услаждения сего любвеобильного государя. Последний же хоть и содержал любовницу, но имел обыкновение испытывать всех фигуранток балета, отличавшихся хоть какими-то достоинствами.
Я отужинал вместе с ними, и легко представить, что беседа с двумя нимфами кулис составилась не из одних максимов чистой морали. Тоскани сказала мне, что дочь её ещё совсем неопытна и она твёрдо решилась не позволять герцогу прикасаться к ней, пока он не прогонит царствующую фаворитку. Сей метрессой была танцовщица Гарделла. дочь того венецианского гондольера, о котором я писал в первом томе моих воспоминаний.
Поскольку несколькими прозрачными намёками я дал им понять, что, по моему мнению, цветок уже сорван в Париже, и герцогу Вюртембергскому придётся довольствоваться лишь остатками, они посчитали себя задетыми и согласились дать мне возможность удостовериться в истине. Было договорено, что сия процедура совершится на следующий день. Они исполнили обещанное, и утром я с немалой приятностью провёл два часа, но оказался принуждённым охладить на матери весь пыл, возбужденный её чадом.
Хотя Тоскани была ещё молода, она не нашла бы во мне ничего, кроме ледяного холода, если бы не её очаровательная дочь. Впрочем, мать не доверяла мне настолько, чтобы оставлять наедине с нею.
Итак, я решил ехать в Штутгарт, где должен был встретить Бинетти, которая всегда с радостью вспоминала обо мне. Я помог ей обосноваться на подмостках в тот год, когда синьора Вальмарама выдала её замуж за французского танцовщика Бине, итальянизировавшего потом своё имя. Там же в Штутгарте находился столь любимый мною младший Балетти, молодая Вулькани, на которой он женился, и несколько других старых знакомых. Всё это, как мне казалось, должно было сделать моё пребывание в этом городе отменно приятным. Но читатель вскоре увидит, сколь опасно полагаться на собственные суждения. На последней почтовой станции я расстался с моими актрисами и, въехав в город, остановился у “Медведя”.
XX
ЗЛОКЛЮЧЕНИЯ В ШТУТГАРТЕ
1760 год
В ту пору двор герцога Вюртембергского был самым блистательным во всей Европе. Щедрые субсидии Франции сему государю за десятитысячное войско, которое он содержал для этой державы, поглощались роскошью и развратной жизнью. Войско сие казалось весьма импозантным на вид, но в течение всей войны прославилось одними лишь поражениями.
Вкусы герцога отличались крайней помпезностью: величественные здания, охотничьи экипажи, великолепная конюшня и множество всяческих капризов. Но самые непомерные деньги тратились на пожалования, а ещё больше — на театры и любовниц. Он содержал французскую комедию, две итальянские оперы, трагическую и комическую, и двадцать итальянских танцовщиков, причём каждый из них имел у себя на родине первые роли. Иногда на сцену выходило по сотне статистов. Все танцовщицы отличались красотой, и любая могла похвастаться тем, что хоть однажды доставила удовольствие монсеньору. Самой главной была одна венецианка, дочь гондольера, по имени Гарделла. Она приглянулась герцогу, и он выпросил её у мужа, который почёл себя осчастливленным. Однако же через год, насытившись, герцог отправил её в отставку.