Любовные и другие приключения Джиакомо Казановы, кавалера де Сенгальта, венецианца, описанные им самим - Том 1
Шрифт:
Я испытывал некоторое отвращение перед подобным демаршем, ибо, несмотря на то, что герцог был откровенным развратником, мне совсем не хотелось рассказывать ему про все сии гнусности. Однако же по зрелом размышлении и учитывая тяжесть дела, я решился явиться к нему на следующий день.
По дороге во дворец в двадцати шагах от ворот встретились мне те трое и с грубостью стали требовать уплаты, угрожая в противном случае великими неприятностями.
Я хотел продолжить свой путь, ничего им не отвечая, как вдруг меня схватили за левую руку. Непроизвольным движением я потянулся к шпаге и. придя в сильнейший гнев, обнажил оную. Тут подбежал офицер стражи, и я пожаловался ему, что эти господа напали на меня и хотят помешать войти к герцогу. Был спрошен часовой, который вместе со множеством окруживших нас людей подтвердил, что я вынул шпагу лишь для защиты.
Меня беспрепятственно пропустили до последней передней, где я обратился к камергеру с просьбой об аудиенции и получил ответ, что буду принят. Но через минуту явился тот самый наглец, который схватил меня за руку, и стал разговаривать с камергером по-немецки, конечно же отнюдь не в мою пользу. Да и не было ничего невероятного, если сам камергер принадлежал к их шайке. Прошёл час, я всё ещё не мог попасть к герцогу. Наконец тот самый камергер, который обещал аудиенцию, сказал, что государю обо всём доложено, я могу идти к себе, и со мной поступят по справедливости.
Я понял, что ничего не добьюсь, и на обратном пути обдумывал возможные способы избавления, как вдруг встретил Бинетти, и она, пригласив меня отобедать, тут же уверила, что австрийский посланник примет во мне участие.
В скором времени сей дипломат приехал собственной персоной и, выслушав мой подробный рассказ, выразил мнение, что, вероятнее всего, герцог ничего не знает.
— Напишите краткое объяснение, я передам его. Не сомневаюсь, всё разрешится в вашу пользу.
Я сел за бюро и в немногих словах изложил свою правдивую историю, передал её в незапечатанном виде посланнику, который обещал, что в течение часа она будет у герцога.
За обедом моя соотечественница говорила с полной уверенностью, что её любовник примет меня под своё покровительство, и день у нас прошёл в непринуждённом веселье. Однако же к вечеру явился мой испанец предупредить, что если я возвращусь в трактир, то буду арестован.
— В вашу комнату пришёл офицер, но, не застав вас, остался ждать внизу. С ним двое солдат.
— Вам нельзя возвращаться, — сказала Бинетти, — вы останетесь ночевать у нас и будете в полной безопасности. Пошлите за всем необходимым.
Я сделал нужные распоряжения, и мой испанец отправился принести веши.
В полночь вернулся посланник. Мы ещё не ложились, и он не выразил неудовольствия, что его красавица доставила мне убежище. Он заверил меня, что конверт с прошением передан герцогу, однако за все три дня, проведённые в этом доме, я больше ничего о нём так и не слышал.
На четвёртый день посланник получил от государственного министра письмо с просьбой отказать мне от дома, поскольку меня ожидает судебный процесс с офицерами Его Высочества. Посланник показал мне письмо, в коем я прочёл обещание соблюсти строжайшую законность. Пришлось возвращаться в трактир. Правда, Бинетти страшно рассердилась и даже наговорила грубостей посланнику, который лишь посмеялся и сказал, что не может оставить меня против воли герцога. В этом он, конечно, был совершенно прав.
Итак, я вернулся к себе в трактир. Отобедав, я как раз собирался к своему адвокату, когда явился судебный пристав и принёс бумагу, в коей, насколько перевёл мне хозяин, содержалось распоряжение явиться к какому-то нотариусу и сделать ему показания. Я пошёл туда в сопровождении пристава и целых два часа провёл с этим человеком, который записывал на немецком языке всё, что я говорил ему по-латыни. Закончив, он предложил мне подписать. Я возразил, что не могу подтверждать документ, недоступный моему пониманию. Он настаивал, но я оставался непреклонен. Тогда он рассердился и сказал, что нельзя сомневаться в честности нотариуса. На это я с совершенным спокойствием отвечал ему о необходимой осторожности, после чего покинул его и отправился к своему адвокату, который одобрил моё поведение и обещал явиться ко мне на следующий день за доверенностью.
Утешенный сим возбуждавшим во мне симпатию человеком, я вернулся к себе, отужинал и провёл ночь в совершенном спокойствии. Однако, когда я пробудился, испанец мой доложил об офицере, и тот сразу же вошёл. На прекрасном французском языке он объяснил, что я не должен удивляться, обнаружив себя пленником в своей комнате, поскольку, согласно обычаю, так поступают со всеми иностранцами, имеющими дело в суде, дабы не дать им скрыться. Он вежливо спросил мою шпагу, и я вынужден был отдать её, к моему величайшему сожалению. Это был подарок мадам д'Юрфе, самой лучшей работы и стоивший не менее пятидесяти луидоров. Я послал записку адвокату с уведомлением о случившемся. Он приехал ко мне и успокоил, что арест не продлится долее нескольких дней.
Вынужденный оставаться у себя, я предупредил всех своих друзей и принимал актёров и танцовщиц, которые оказались единственными порядочными людьми из известных мне в этом злосчастном городе. Положение моё было незавидным: отравленный, осыпанный оскорблениями и ограбленный, я оказался взаперти и под угрозой уплаты ста тысяч франков, для возмещения которых пришлось бы раздеться до рубашки, поскольку никто не знал о содержании моего портфеля. Я написал “мадам” Гарделле, но не получил ответа. Трое моих шулеров приходили поодиночке и предлагали за сепаратную уплату трёхсот или четырёхсот луидоров выручить меня из сего затруднительного положения. Я отвечал, что их присутствие слишком утомительно, и в будущем им лучше не беспокоить меня своими посещениями.
На пятый день моего ареста герцог уехал во Франкфурт, и в тот же вечер пришла Бинетти и передала от своего любовника, что государь обещал офицерам не вмешиваться в это дело, и посему я могу стать жертвой неправедного приговора. Посланник советовал мне приложить все усилия, дабы выпутаться, пожертвовав всеми своими вещами, драгоценностями и бриллиантами. Бинетти как рассудительная женщина не одобряла его совета, не говоря уже обо мне самом.
Мои кружева и драгоценности стоили более ста тысяч франков, но я не мог смириться с подобной жертвой и пребывал в величайшей нерешительности. Но тут явился мой адвокат и заявил следующее:
— Сударь, все мои усилия ни к чему не привели. Против вас составили заговор. Эту шайку, по всей видимости, поддерживают свыше, и правосудию остаётся только умолкнуть. Поставляю своим долгом предупредить, что, если вы не изыщете способов договориться с этими мошенниками, вы пропали, поскольку, будучи иностранцем, не сможете прибегнуть к обычному затягиванию процесса. Уже приготовлены свидетели, которые покажут, что именно вы, как записной игрок, заманили офицеров к вашим соотечественницам. Приготовьтесь, это может случиться завтра или послезавтра, и тогда будет уже поздно. Сюда придут и очистят ваши чемоданы, вашу шкатулку и карманы. Всё будет описано и продано с аукциона. Если выручка превысит долг, остатки пойдут на уплату судебных издержек, а для вас останется сущий пустяк. Зато в случае недостачи вас, сударь, определят простым солдатом в войско Его Светлейшего Высочества, а полагающиеся вам четыре вступительных луидора зачтут в счёт долга. Я сам слышал, как один из этих офицеров сказал, что герцог будет весьма доволен получить рекрутом такого красивого мужчину.