Любовные игры по Интернету

Логунова Елена Ивановна

– Баба Тата дома уже не живет, она в городе, в больничке, – объяснила Танюшка.

– Что за больничка? – насторожилась я.

– Специальная такая больничка для стареньких бабушек, которые все забывают и могут, если за ними не смотреть в оба день и ночь, хату поджечь или уйти и потеряться, – не задумываясь, ответила девчонка, явно отбарабанив заученный текст.

– Ага! – значительно сказала Ирка и посмотрела на меня.

– Не иначе, профессора Топорковича больничка! – кивнула я. – Танюша, а давно баба Тата в пси… в специальной больничке лежит?

– Да

с полгода уже, кажись, если не больше. – Девчонка нахмурила гладкий лоб, и помазки на висках вздрогнули, как живые. – Точно, больше! Как раз на Седьмое ноября она курятник подпалила, так сразу после этого ее в город и свезли.

– Мне все ясно, – сказала я.

– А мне нет! – возразила Ирка. – Слышь, Танюшка, а зачем она курятник подожгла?

– А чтобы фашистам не отдавать, – легко ответила девчонка. – Они в войну у бабы Таты все подворье разорили, требовали: «Мамка, дай курка, дай яйка!» На Седьмое ноября в парке салют был, а баба Тата грохот услыхала и решила, что в станицу немцы пришли, вот и побегла партизанить!

– Побегли и мы! – вымолвила Ирка и пошла прочь от забора.

Мы сели в машину и уставились друг на друга неотрывно и значительно, как участники опыта по чтению мыслей. Догадаться, о чем думает Ирка, мне было совсем не трудно.

– Полагаешь, наша Татьяна Батьковна сбежала из заведения Топорковича? – спросила я.

– Она ведь явно с приветом, правда? – Ирка вращением пальца у виска изобразила этот самый привет. – Склероз, маразм, внезапное влечение к Лазарчуку, банановые блинчики… Слушай, может, громилы на джипе – это были санитары из дурдома?! Тогда понятно, почему они такие здоровенные и такие грубые.

– Джип «Скорой медицинской помощи»? – с сомнением повторила я. – Вряд ли в автопарке дурдома имеется полноприводной внедорожник высокой проходимости.

– Почему это? За беглыми психами только на вездеходе и гоняться, – возразила Ирка. – Они же ненормальные, мало ли, куда их занесет!

– Может, оно и так, но что-то мне не верится…

Ирка моментально нашлась с решением:

– А давай Топорковичу позвоним!

– А давай! – согласилась я и полезла в сумку за мобильником.

– Почему у тебя телефон выключен? – спросила подружка, заметив, что я оживляю аппарат. – Наверное, малолетнего вымогателя стольников боишься?

– Нет, про него-то я забыла. Я вырубила сотовый, чтобы нас Лазарчук не беспокоил, – объяснила я. – Если он узнает, что мы начали искать Татьяну Ларину на свой страх и риск, то опять начнет ругать нас за самодеятельность!

– Это точно. – Ирка убежденно кивнула и, следя за тем, как я набираю номер телефона главврача городской психушки, скороговоркой добавила: – Но про пацана ты напрасно забыла, он о себе еще напомнит! Я вчера поспрашивала знакомых и выяснила, что он на днях еще Нытиковым звонил и Тамаре, парикмахерше моей.

– Да ну? – Я удивилась, но вынуждена была прервать разговор о несовершеннолетних телефонных вымогателях, потому что в трубке мажорно загремел голос профессора Топорковича.

– Еленочка Ивановна, голубушка, неужели это вы? –

растроганно басил профессор, мгновенно опознавший входящий номер. Удивляться этому не стоило, у Топорковича феноменальная память. – Давненько, давненько вас не видать, не слыхать, совсем позабыли старика!

– Валерий Антонович, дорогой, простите, ради бога! – взмолилась я. – Я и рада бы увидеться, да времени совсем нет, у меня свой дурдом – покруче вашего!

– Весь мир сошел с ума! – согласился профессор психиатрии и довольно хохотнул, словно радуясь необозримому фронту работы.

– Валерий Антонович, у меня к вам один вопросик! – сказала я, переходя к делу. – Скажите, пожалуйста, среди ваших пациентов нет Татьяны Лариной?

– Как это – нет? – Топоркович даже малость обиделся. – У нас все есть! И сам Александр Сергеевич Пушкин, и Татьяна Ларина, и Евгений Онегин! Владимира Ленского, правда, выписали на прошлой неделе, а до того полный комплект был, хоть инсценируй роман в стихах, все действующие лица и исполнители на своих местах в своих палатах.

– А ваша Татьяна Ларина, она какая?

– Тихая! Никого не трогает, ходит кругами и шепчет: «Я к вам пишу, чего же боле, что я могу еще сказать?» – да пальцем на стекле вензеля рисует, – тут голос профессора построжал: – Все окно в палате залапала, санитарки жалуются, что мыть не успевают! Чипсов наестся и давай жирными руками стекла мазать! И чего это поколение пепси так чипсы любит, скажите на милость? Страшная ведь гадость эти чипсы, и для здоровья вредно! – посетовал профессор.

– Чипсы богаты крахмалом, – машинально ляпнула я, а потом до меня дошло, что Топоркович причислил Татьяну Ларину к молодежи, и я воскликнула: – Какое поколение пепси? Татьяне Лариной лет семьдесят, она из поколения сидра и сбитня!

– Путаете, голубушка, – с достоинством возразил мне Валерий Антонович. – Нашей Татьяне всего осьмнадцать лет, совсем еще юная барышня, повредилась умом, готовясь к вступительным экзаменам в литературный вуз.

– А-а-а… – протянула я, сраженная этой информацией.

– Про джип спроси! – подсказала Ирка.

– А импортного черного джипа для перевозки пациентов у вас в больничном гараже нету? – послушно спросила я.

– Еленочка Ивановна, миленькая, сдается мне, пора нам с вами повидаться! – обеспокоенно сказал профессор. – Какой импортный джип для перевозки пациентов, что вы? У нас одна-единственная «Скорая» Самотлорского автомобильного завода, да и то не черная, а белая, с красным таким крестиком, очень симпатичная…

Судя по тону, Топоркович готов был предложить мне прокатиться на этой его прелестной «Скорой» в городскую психушку и пожить там бок о бок с тихой девушкой Татьяной Лариной вплоть до восстановления моего пошатнувшегося душевного здоровья. Я не дала доброму профессору возможности проявить гостеприимство, быстренько распрощалась с ним и с нервным смешком сказала Ирке:

– Топоркович решил, что я спятила! Никаких джипов у них в дурдоме нету, а Татьяна Ларина есть, но не наша, совсем другая, аж на полвека моложе.