Любовные игры по Интернету
Шрифт:
– Потухший светоч в… Собственно, где? – снова нервно зашептал поэт. – В могиле. В земле сырой. В последнем приюте.
Зарывайло похлопал себя по брылам, словно он был запасливым хомяком, хранящим пищу за щеками, а добрая рифма – этой самой пищей.
В этот самый момент над погостом пронесся гневный рев:
– Камеру верни! Верни камеру!
Ветер относил звук в сторону, и до слуха ошеломленных свидетелей вопли доносились в искаженном виде.
– Что это значит – «Вернись в камеру»? – с глубоким недоумением вопросила степенная департаментская дама Анна Николаевна, остановившись бок о бок с притормозившим поэтом-песенником.
– В могилу, наверное! – боязливым шепотом ответила ее коллега. – В одиночное, так сказать, заключение!
Тетка в платочке встрепенулась и с нескрываемым злорадством сказала:
– А я говорила, негоже беспокоить покойников! Вот, пожалуйста, любуйтесь, что получается!
Бомж Борик, которому в высшей степени обеспокоенный «покойник» Вадик уже наступал на пятки, резко свернул, и колоритная парочка унеслась в сторону, скрывшись с глаз публики за мраморным порталом какого-то склепа.
– Могила – камера? – чуткий Егор Фомич воспользовался подсказкой. – Камера, узилище, темница… Угас певец, как яркий светоч! Навек в темницу заточен!
– Что значит «угас»? – мимоходом раскритиковала поэта департаментская дама. – Скоробогатикова скорый поезд задавил, чтоб вы знали! Я считаю, что гибель под колесами паровоза трудно назвать угасанием!
Зарывайло посмотрел на нее незрячими глазами и без задержки выдал поправленные строки:
– Огонь задул свирепый ветер! В темницу брошен яркий светоч!
– Уже лучше, – одобрительно сказала Анна Николаевна.
Она взяла коллегу под ручку и прошествовала к служебному автомобилю, брезгливо обойдя другую женскую пару, состоящую из шустрой дамочки в джинсиках и легкомысленной зеленой кофточки и могучей тетки в черном, которая выглядела бы вполне прилично и даже внушительно, если бы ее физиономию не украшал большой фиолетовый фингал.
– Ты сможешь вести машину? – спросила я Ирку, препроводив ее в «шестерку». – Я бы поехала с тобой, но мне нужно Вадика найти и убедиться, что с камерой все в порядке.
– У меня только глаз подбит, а руки-ноги целы, – напомнила подружка. Она вызывающе шмыгнула носом, побарабанила пальцами по рулю и уже не столь задиристо спросила: – Кто будет Лазарчуку звонить, ты или я?
– С тебя сегодня хватит, пожалуй! – рассудила я, опасливо и уважительно поглядев на Иркин шикарный синяк. – Так и быть, я вызову огонь на себя, только не сию минуту, ладно? Сначала разыщу напарника и вернусь в студию, а по дороге подумаю, как сообщить Сереге плохую новость.
Ирка уехала, а я отправилась на поиски Вадика. Долго искать не пришлось, напарник сам окликнул меня из-за беломраморной колонны роскошного склепа:
– Ленка! Стой, ближе не подходи!
– Почему не подходить? Что случилось? – заволновалась я. – Ты цел? А как камера?
– С камерой все в порядке, со мной – тоже, только я не одет, – застенчиво признался он.
Я наморщила лоб:
– Ты что, решил устроить себе сиесту? Разделся, чтобы прикорнуть в чужом склепе?!
– Да нет же! Меня просто краской облили с головы до ног!
Из-за колонны к моим ногам вылетел ком грязной одежды, густо замазанной белым.
– Оп-ля! – растерянно сказала я. – А как же ты теперь пойдешь?
– У тебя какой размер джинсов? – с надеждой спросил Вадик.
– Маленький! – быстро сказала я. – Двадцать восьмой, ты не влезешь!
– Тогда сбегай к «Ред Девилу», спроси у Сашки, нет ли у него в машине каких-нибудь резервных штанов! – попросил напарник.
Я смоталась к нашей машине и вернулась с полосатым льняным полотенцем:
– Извини, друг, ничего другого нет!
Оператор, однако, рад был и полотенчику.
– Буду, как таитянин, в парео ходить! – заявил он и через минуту выступил из-за колонны в заявленном наряде.
– Не хватает только цветочной гирлянды на шее, – заметила я.
– Могу вместо гирлянды повесить венок, – предложил Вадик.
Он и в самом деле стал озираться, присматривая подходящее украшение из проволоки и пластмассовых розочек, но я не позволила ему цинично разорять захоронения. Чувствительно подталкивая напарника кулачком в голую мускулистую спину, я загнала его в служебную машину и сказала водителю Саше, который взирал на раздетого оператора с веселым изумлением:
– Не обращай внимания, Вадик загорает.
– Принимаю солнечные ванны, – важно подтвердил наш неунывающий оператор.
– Солнечный свет – неиссякаемый источник витамина D! – объявила я. – Витамин D очень полезен для борьбы с рахитом.
– С рахитом Вадюхе бороться поздновато! – заметил Саша, заводя «Красного дьявола».
– Хочешь сказать, что у меня кривые ноги? – как и машина, самолюбивый Вадик завелся с пол-оборота.
Тема оказалась поразительно животрепещущей, я и не подозревала, что мужчин так волнует красота и стройность их нижних конечностей! Всю дорогу до телекомпании парни спорили, у кого из них ноги более кривые, и с целью выяснить это проводили сравнительный анализ, сопоставляя Сашину правую ногу с Вадюхиной левой. Выглядело это весьма игриво, так что я даже вынуждена была попросить:
– Прекратите, пожалуйста, прижиматься друг к другу коленками, а то я чувствую себя третьей лишней на вашем празднике жизни!
Из скромности и деликатности Саша припарковал «Ред Девила» поближе к крыльцу, и наш борец с рахитом прямо из машины прыгнул в подъезд. Бабулька-охранница при виде Вадика в облегченном таитянском облачении сделалась свекольно-красной и засопела, как закипающий чайник. Наш главный редактор Мамаев, удивительно не вовремя выступивший в коридор из своего кабинета, сначала потерял дар речи, а потом хрипло гавкнул: