Любовные игры по Интернету
Шрифт:
– Богатое творческое наследие, множество благородных поступков и добрых деяний, вся жизнь Се…
– А-а-а! – дуэтом заголосили мы с Иркой.
– Девочки, милые, я вижу, вам никак не выдержать всю церемонию до конца! – пожалела нас добрая бабушка Татьяна. – Может быть, вы уже потихоньку пойдете, а я останусь и прощусь с Сергеем Петровичем за всех нас?
– Нет, лучше я останусь и прощусь за всех! – деловито возразила я, перестав шумно рыдать. – А вы, пожалуйста, уведите отсюда Ирочку! Я смотрю, ей совсем плохо, она уже и на ногах
Тут, чтобы дело не расходилось со словами, я незаметно пнула Ирку в каблук, подружка пошатнулась, потеряла равновесие и тяжело повисла на плече Татьяны.
– Да, конечно, я помогу! – растерянно откликнулась доверчивая старуха. – Но как же венок? И земельку бы в могилу бросить, троекратно, как положено…
– Я брошу за троих, и веночек оттарабаню, – пообещала я, подталкивая и разворачивая неповоротливую Ирку. – Идите, идите! У аптеки остановитесь, валерианочки купите и выпейте!
– На брудершафт! – откликнулась Ирка каким-то подозрительным квохчущим голосом.
Я всерьез опасалась, что несдержанная подружка разразится гулким демоническим хохотом, и надеялась только на то, что это неуместное веселье удастся выдать за истерику.
Дамы неторопливо удалились – хрупкая Татьяна трогательно поддерживала дородную Ирку, а та трясла головой и жутко гримасничала, усиленно сдерживая смех. Узкий проезд между кварталами кладбища был тесно уставлен дорогими автомобилями, и за китовьей тушей джипа я потеряла наших с Лазарчуком подруг из виду. Свою простенькую «шестерку» Ирка припарковала где-то в отдалении.
– Лен, прости меня! – виновато сказал Вадик, которого я вытащила из толпы за рукав. – Я же не знал, что у тебя тут что-то личное. Ты была хорошо знакома с усопшим, да?
Сообразив, что мой жалостливый напарник видел и слышал, как мы с Иркой рыдали, точно две белуги, над гробом чужого старичка, я уклончиво сказала:
– Кто же не знает песен на музыку Семена Скоробогатикова?
– Я не знаю, – честно признался Вадик. – Напой что-нибудь, а?
– В другой раз! – отговорилась я, не имея решительно никакого представления о творчестве уважаемого Семена Петровича.
– Сейчас! – уперся капризный оператор. Он остановился и даже топнул ногой. – Сейчас же! Я стыжусь своей неосведомленности!
Я испытующе поглядела на напарника и вздохнула, покоряясь. По Вадику было видно, что он от меня не отстанет, будет неутомимо требовать заполнить досадный пробел в его эрудиции. Я огляделась, решила, что мы достаточно удалились от толпы скорбящих, откашлялась и фальшиво напела первое, что пришло в голову:
– Союз нерушимый республик свободных сплотила навеки велика-ая Ру-у-усь!
– Да здравствует созданный волей народной великий, могучий Сове-етский Союз! – с готовностью подхватил Вадик.
– Никак партайгеноссе хоронят? – мотнув в сторону толпы у открытой могилы нечесаной кудлатой головой, спросил товарища-собутыльника бомж Борик, уютно
– Сла-а-авься, отечество! На-а-аше свободное!
Приятель Борика, давно и основательно не мытый бродяга Леша, поднял лохматую голову над скамейкой, окинул увлажнившимся взором просторы отечества, густо уставленные покосившимися крестами и тотально свободные от жизни, и растроганно заблажил:
– Дружбы народов надежный оплот!
С дружбой народов на кладбище и впрямь был полный порядок, на обелисках, между которыми устроился Борик, мирно соседствовали фамилии Горгипидзе и Рабинович.
От полноты чувств Леша подпрыгнул сидя, и подгнившая лавочка, являющаяся недостаточно надежным оплотом, с треском переломилась, уронив певца в могучую кладбищенскую крапиву, так что вместо прочувствованных строк про партию Ленина и торжество коммунизма из кусачей зелени понеслась жутко матерная антисоветчина.
– Странное здесь эхо! – поежился Вадик, опасливо оглядевшись.
Удалясь от последнего пристанища С.П. Скоробогатикова, мы забрели в глухой уголок старого кладбища. Здоровенная, как курица, ворона, важно восседающая на плакучей ивушке, внимательно посмотрела на нас и зловеще каркнула.
– Ой, быть беде! – нервно сглотнув, сипло сказал впечатлительный Вадик.
– Дзинь! – в тон ему придушенно пискнул мой мобильник.
– Да! – сказала я в трубку, а в ответ услышала мучительный стон и слабый голос Ирки:
– Хелп… – и гудки.
– Ну вот, накаркали! – в отчаянии я погрозила кулаком с зажатым в нем мобильником сначала вороне, а потом Вадику. – Что-то стряслось, Ирка на помощь зовет! Господи, а куда же бежать, где она?
Я завертела головой, пытаясь сориентироваться.
– Спокойно, щас я ее найду! – сказал Вадик. Он аккуратно поставил камеру на травку и полез на дерево, успокаивающе приговаривая: – Не волнуйся, не потеряется твоя Ирка, чай, не маленькая, поздоровее меня будет!
Поскольку Вадик и сам был немелким, ивушка под ним гнулась и трещала. Ворона, согнанная с ветки, летала вокруг дерева кругами, как авиамоделька на веревочке, и возмущенно каркала.
Активное шевеление ивовых ветвей и крайне взволнованную ворону углядела своими подслеповатыми очами дряхлая старушка Марфа Петровна. Она перестала тереть проволочной мочалкой замшелую могильную плиту, с трудом распрямила спину, подняла голову и крикнула своему супругу:
– Иван Лукич, ты поторопись, погода-то портится!
Глуховатый Иван Лукич слов супруги не услышал и продолжал старательно возить большой малярной кистью по высокому деревянному столбу, поддерживающему дощатый навес над парой старых могилок. В ведерке, подвешенном на гвоздик, плескался раствор извести.