Любовные игры по Интернету
Шрифт:
– Как настоящие патриотки телевидения, мы должны эту гнусность пресечь! – поджав губы, сказала моя коллега журналистка Зина Курочкина и сорвала со стекла идейно чуждую нам газету.
Патриотизма у Зины имелось в избытке, а бюста не было вовсе, поэтому ее побудительные мотивы были понятны. Я не помешала коллеге избавить окно от затемняющей его (и сознание масс) желтой прессы, но скомкать и бросить газету в урну не позволила. Не Курочкина вылавливала это печатное издание из лужи – не ей и распоряжаться его дальнейшей судьбой.
– Пусть мальчики забирают эту мисс к себе в монтажку и делают с ней что хотят, – сказала я.
Зинка захрипела. Видно, представила, что хотели
Глава 3
За пять минут до начала официального обеденного перерыва Евгений Епанчишкин аккуратно сложил бумаги, над которыми корпел все утро, пожелал приятного аппетита сослуживицам, которые поголовно худели и потому питались на рабочем месте низкокалорийными йогуртами, и удалился – якобы в столовую. Сослуживицы проводили толстощекого румяного коллегу тоскливыми завистливыми взглядами и утешились тем, что после ухода Евгения обсудили и заклеймили позором его не по возрасту рыхлую фигуру.
Епанчишкин никогда не любил низкокалорийных йогуртов, предпочитая им гамбургеры и жареную картошку, и к двадцати семи годам отрастил грушевидный животик и два ряда складочек на боках. Это не прибавило ему красоты и привлекательности. Женщины на Евгения не заглядывались, исключая сослуживиц, среди которых не было ни одной моложе сорока лет и стройнее самого Евгения.
Сослуживицы Епанчишкину не нравились. Он вообще считал, что все женщины – стервы, а молодые и красивые вовсе не заслуживают других слов, кроме непечатных. Коротая за калорийными бутербродами с колбасой одинокие вечера в маленькой комнате большой коммунальной квартиры, Евгений часто мечтал о том, как было бы хорошо, если бы господь в одночасье прибрал к себе всех красавиц. Епанчишкин готов был даже поспособствовать господу в этом благом деле, для чего и ушел сегодня с работы за пять минут до перерыва.
Женоненавистником Евгений сделался в один момент. Полгода назад у него еще была любимая девушка, Ольга, не писаная красавица, но вполне симпатичная барышня. Епанчишкину нравилась ее ладная фигурка и улыбчивое лицо, как нравилась и основательность, с какой Оля планировала свою жизнь. На каждый день у нее был свой сценарий, и она жила строго по расписанию. Во вторник и пятницу сразу после работы Ольга ехала в бассейн, в среду тащила милого в кино, по четвергам занималась вязанием, а в выходные навещала родственников и друзей. В парикмахерскую Ольга ходила каждый первый вторник месяца. Евгения эта точность умиляла, пока однажды ему не открылась страшная правда. В первый вторник декабря он по просьбе заболевшей сослуживицы заехал к ней после работы, чтобы передать зарплату, и встретил в лифте чужого дома свою Ольгу. Она впорхнула в кабину, оправляя на себе перекрутившееся пальтишко и смеясь словам мужчины, который кричал ей вслед:
– Не уходи, детка, у тебя еще полно времени, давай сделаем это еще разок!
Вспомнив эту сцену, Евгений судорожно сжал кулаки и тяжело засопел.
Был первый вторник месяца.
Капитан Лазарчук сидел в засаде, которая имела вид картонной коробки от большого холодильника. Коробку на богоугодное дело пожертвовал кто-то из высокого милицейского начальства. Поскольку внутренний объем данной
В напряженной жизни капитана встречались и менее комфортабельные укрытия, а тут он устроился совсем неплохо. В «крыше» картонного домика для вентиляции был прорезан люк, в боках проверчены маленькие аккуратные дырочки, сквозь которые Лазарчук вел наблюдение за вверенной ему территорией – шестью квадратными метрами пассажирского лифта, куда сегодня, по всем расчетам, мог пожаловать маньяк.
Мерзавец, насилующий и убивающий женщин, промышлял именно в таких старых лифтах – просторных и тихоходных, при этом всякий раз оставаясь в пределах одного микрорайона. Оперативники провели инвентаризацию подходящих лифтов и выяснили, что из восьми имеющихся пять уже охвачены вниманием маньяка. В трех оставшихся в день, когда маньяк должен был выйти на свою охоту, устроили засады. Лазарчуку, который около двух часов сновал челноком между этажами и уже начал ощущать первые симптомы морской болезни, заметно легчало, когда он вспоминал о том, что два его товарища точно так же катаются вверх-вниз в скрипучих и грохочущих подъемниках.
Вообще говоря, охотничьей выдержки капитану было не занимать, к долгому многотерпеливому ожиданию в засаде он привык, однако его несколько нервировала необычная ситуация. Вокруг прячущегося в коробке Лазарчука роились граждане, не подозревающие о его присутствии. Это было чревато осложнениями. Влекомые на прогулку маленькие дети за спиной сопровождающих их взрослых засовывали в дырочки засадной коробки крепкие розовые пальчики, имея реальный шанс угодить в глаз капитану милиции. Собаки, чуя хоронящегося Лазарчука, рычали и грызли углы коробки, а одна маленькая и с виду вполне культурная болонка имела наглость на нее помочиться.
Какой-то дедок, поднимаясь с первого этажа на последний, всю дорогу неотрывно пялился на коробку и по прибытии на шестнадцатый этаж возжелал умыкнуть ее из лифта. Оторвать от пола картонную будку с помещающимся в ней Лазарчуком дед не смог. Капитан облегченно вздохнул, но радоваться, как оказалось, было рано. Настойчивый дедушка объявился двумя рейсами позже, и на этот раз при нем были грузчицкие ремни. Алчный старикан застопорил лифт, обмотал коробку веревкой и стал тянуть ее, как невод с особо крупной золотой рыбкой породы китовьих. В этот самый момент глубоко законспирированный Лазарчук получил сообщение от наблюдателя: во дворе появился подозрительный тип, подходящий под описание маньяка.
– У-у, у-у! – в кварту взвыл капитан, умело имитируя милицейскую сирену.
– Ах ты, мать честная! – всполошился вороватый дедок. – Никак тут сигнализация!
От неожиданности он отпустил лифт, дверцы хищно лязгнули, и кабина пошла вниз.
– А ремни? Ремни-то мои! – взвизгнул дедок.
– Дам я тебе ремня, дам, не сомневайся! – пробормотал Лазарчук, остервенело тыча пальцем в наблюдательные дырочки, закрытые широкой лентой ремня.
Лифт без остановок приехал вниз и надолго замер. Капитан, пыхтя и обливаясь потом, успел проковырять ногтем новое смотровое отверстие, но всего одно и не очень хорошее, маленькое и подслеповатое. Когда Лазарчук приник к нему глазом, торчащие наружу лохмы расслоившегося картона придали его взгляду такую выразительность – куда там объемной туши для ресниц!