Любовные прикосновения
Шрифт:
– Конечно. Ведь ты хотела спасти мою жизнь.
Кат прильнула к нему. Неужели только страх бросил их в объятия друг к другу? Она чувствовала в нем прилив нежности, той самой нежности, которая, по его словам, в нем умерла.
– Вначале я не был уверен в этом, – продолжал Милош. – Но сейчас в моем распоряжении так много времени для размышлений… И почему-то здесь все видится более отчетливо. У меня больше нет выбора, нет будущего, – они отняли его. Осталось только прошлое… И я использую его с максимальной пользой. Мои воспоминания – это мои молитвы. Я снова и снова слышу те слова, которые ты говорила, чтобы утешить меня, и с какой жестокостью я отвечал тебе. Я помню также и о том, что я чувствовал, когда был любим тобою – потому что именно эти воспоминания, как
Голос его стал громче, словно он не боялся, что эту часть его речи услышат.
– Я не мог вызвать в памяти особенности той любви, не осознав при этом, что ты, в сущности, никогда не покидала меня, как бы это ни выглядело внешне. И тогда я понял…
– Значит, тебе никто ничего не говорил? – прошептала она.
– А кто мог сказать мне?
На мгновение Кат растерялась, вспомнив о своей последней встрече с Джином. Действительно ли он собирался передать Милошу сообщение? Может быта, он пытался, но его постигла неудача? Или это была лишь часть его манипуляций?
Как бы там ни было, Милоша пощадили и сохранили ему жизнь. И он простил ее.
Катарина прижалась к нему. Как могла она отказаться от своей любви, позволить себе забыть, что он – ее судьба?
– Обними меня крепче, любовь моя! – попросила она, и ее глаза наполнились слезами. Для нее была невыносима мысль о том, что сейчас, после того как они наконец снова нашли друг друга, им предстоит долгая разлука.
Милош обнял и поцеловал ее. Кат почувствовала, что чудо свершилось. Перед ней стоял прежний Милош – страстный, нежный, отважный, не сломленный тяжелым испытанием.
Он отступил назад и пристально посмотрел на нее.
– Дорогая моя, я горюю о тех ночах, которые мы потеряли напрасно! – прошептал он.
– Тогда не теряй хотя бы эту!
Если бы они могли заняться с ним любовью, это, возможно, очистило бы ее память от воспоминаний о прикосновениях другого мужчины.
Милош взглянул на потолок и на дверь.
– Они могут войти, могут…
– Не имеет значения. Ты нужен мне сейчас, мне нужно воспоминание об этом…
Он колебался только одно мгновение, а потом снова поцеловал ее и повел к кровати.
Их любовь была торопливой, и все же ощущение волшебства, которое они познали в самом начале своего знакомства, присутствовало и теперь в каждом прикосновении.
К тому времени, когда в замке повернулся ключ, они уже снова были одеты. Охранник сказал, что визит закончен. Кат еще раз поцеловала Милоша, но ее не пришлось силой отрывать от него. Теперь в борьбе за его свободу мысль об их примирении будет поддерживать ее.
Она вышла в коридор и обернулась, чтобы еще раз взглянуть на мужа. Но дверь уже закрылась и разделила их. Кат повернулась, чтобы уйти, и тут увидела, что к сопровождавшему ее охраннику с ключами присоединились еще двое. Резко, по-военному печатая шаг, они заняли места по обе стороны от нее… и крепкой, болезненной хваткой вцепились в ее руки.
– Катарина Де Вари Кирмен, – произнес охранник с ключами, – вы арестованы!
ГЛАВА 12
Карловы-Вары, лето 1962 года
Деревья выросли снова, правда не такие величественные, как вязы, срубленные двадцать лет назад. Но все же они были высоки, покрыты листвой и скрывали Кат от жарких лучей солнца, когда она шла по подъездной аллее. Кроме того, они представляли собой наглядные свидетельства одного положительного аспекта времени – способности к заживлению и восстановлению.
Кат стала плохо ориентироваться во времени. В тюрьме каждый день был в точности таким же, как предыдущий. Недели, месяцы и годы складывались из неразрывной череды часов, которые невозможно было определить, за исключением того, что они делились на светлые и темные. Некоторые заключенные наносили на стены своих камер отметки в виде царапин, чтобы они напоминали им о прожитых днях, но Кат чувствовала себя более счастливой, потеряв счет времени. Она пыталась существовать без будущего, как выразился
Что же касается дочери, то о ней не было даже слухов. Но с момента своего освобождения Кат занималась только тем, что пыталась напасть на ее след. Конечно, прошло уже так много времени, и след этот совсем потерялся.
Восемь лет… Как сказал прокурор, суд проявил «снисходительность» в приговоре, потому что ее преступление было не таким тяжким, как преступление ее мужа. Однако доказательства ее участия в заговоре против государства были существенными. Была фотография, изображавшая ее выходящей однажды вечером из ресторана вместе с агентом американской разведки, запись состоявшегося позже телефонного разговора, сообщения наблюдателей о ее поездках на встречи в доме, расположенном в квартале Йозефов. Оказалось, что этот «надежный» дом использовался агентами американских секретных служб. Доказательством ее виновности служил также обман, к которому она прибегла, заявив о своей верности партии, чтобы донести на мужа. Чешские органы госбезопасности выяснили, что истинная цель Катарины заключалась в том, чтобы защитить своего мужа и смягчить его приговор. Записи, сделанные во время ее визита к Милошу, который был устроен специально, чтобы понаблюдать за их общением, свидетельствовали о том, что супруги вовсе не были настолько чужими друг другу, как притворялись. К Тому же, ее показания дали материал для пропагандистской шумихи, развернутой западными средствами массовой информации. За границей были опубликованы сообщения о самой знаменитой актрисе Чехословакии, которая пошла против своего мужа. В этих заметках суд над Кирменом выглядел особенно отвратительно. Его изображали как судилище, попирающее принципы справедливости, проходившее под руководством безжалостного режима. Только после этих репортажей правительство осознало, какое отрицательное воздействие все это оказывает на общественное мнение. Аналитики коммунистических разведывательных служб решили, что американский агент, должно быть, проинструктировал Катарину Де Вари, как осуществить этот обман, таким образом создавая всевозможные затруднения, а также спасти ее как агента для использования в будущем.
Вот в чем состояли обвинения, которые выдвинули против нее власти. Кат так никогда и не смогла решить, чего хотел Джин: использовать ее или помочь ей. Ни он, ни кто-либо другой из их посольства не делал попыток встретиться с ней после ее ареста. Во время суда над Катариной, такого же поспешного и одностороннего, как суд над Милошем, прокурор сообщил судьям о том, что «американский агент» был вскоре задержан, но ни в чем не признался, после чего его выдворили из страны в обмен на агента из восточного блока, задержанного в Соединенных Штатах.
Кат отбыла всего лишь три недели из назначенного ей срока, когда начала подозревать, что беременна. Ей хотелось надеяться, что это ребенок Милоша, но у нее не было полной уверенности, потому что незадолго до посещения мужа она была близка с Джином. Однако когда девочка родилась, Кат разрешила в тюремных регистрационных книгах записать ее отцом Милоша.
Прошло уже восемь месяцев после ее освобождения из тюрьмы «Ружина». В тот же день она начала поиски дочери. В тюрьме не могли – или не хотели – сообщить Кат, что стало с ее ребенком. Ей сказали, что когда заключенные отдают своих детей на усыновление, все записи об этом уничтожаются, чтобы невинные существа могли начать новую жизнь без позорного пятна.