Любовные утехи богемы
Шрифт:
Весь арсенал непризнанных желаний и примитивных страхов содержала в себе эта загадочная, эротичная и властная женщина. Из-за вполне понятного эффекта зеркала доходило даже до того, что ее путали с Юдифью, которая стала проституткой для того, чтобы сблизиться с Олоферном, вражеским генералом, и перерезать ему горло после безумной ночи любви. И в 1905 году в Берлине Густав Климт под названием «Саломея» выставил портрет Юдифи. Мишель Лейри впоследствии скажет о странном ужасе, смешанном с желанием, который он испытал перед картиной Кранаха, где Саломея с миндалевидными глазами держит в руках отрубленную голову, словно «фаллос, который
Гюстав Моро сделал из нее основу своего творчества. Этот спокойный добропорядочный господин, преподаватель Школы искусств, которого, по словам Пеладана, тщательно проверял некий судья Гоффман, на протяжении всей своей жизни почти навязчиво изображал на своих полотнах обнаженные женские тела (в основном это было тело его постоянной натурщицы очаровательной Мери Грей), а затем одевал их в причудливые переплетения украшений и кружев, позаимствованных в «Магазен питтореск» и в каталоге распродаж. Так им была создана серия Саломей, вдохновленная «Саламбо» Флобера.
Так он нарисует целую галерею Саломей, танцующих перед Иродом. Лучшая среди них — «Появление» (Кабинет рисунка в Лувре), а самая любопытная изображает Саломею в виде дамы полусвета, одетой в шелковое декольтированное платье (акварель в музее Гюстава Моро).
Своим ученикам, которые приходили к нему в мастерскую на улицу Ларошфуко, он признавался: «Я так люблю мое искусство, что счастлив только тогда, когда работаю для себя одного». Эта странная, тяжеловатая, сложная живопись с ее вышивками приведет в восторг Оскара Уайльда, Жана Лоррэна, Гюисманса, молодого Пруста и всех декадентов конца века.
Саломея была и остается, наверное, самой скандальной из всех обитающих в жизни и в литературе нимфеток, от Оскара Уайльда до Романа Виктюка.
Собственно, судебные преследования деятелей искусства под предлогом очищения нравственности — отдельная тема для разговора. Даже самые серьезные, наитемнейшие грехи творческих натур — ни в анналах истории, ни сегодня — не идут ни в какое сравнение с тем, что творилось за стенами мрачного Эскориала, Версаля, других дворцов и особняков, принадлежащих людям власти и их приближенным.
Судебные процессы, за нанесение якобы морального вреда обществу, выдвигали между тем на протяжении веков — именно против художников. Скульптор Фидий умер в темнице, так и не дождавшись оправдания и конца процесса, философ Анаксагор бежал из страны, где клевета сильнее разума. Исковерканной оказалась из-за этого же разбирательства и жизнь натурщицы скульптора — гетеры, красавицы Фрины.
История учит тому, что она ничему не учит — то, что произошло в IV в. до н. э., повторится в преследованиях Огюста Родена, уже в веке XIX, и в других подобных жизненных коллизиях.
Хотя поэтессу Сафо (или, по другой версии, Сапфо) к суду и не привлекали, тем не менее фактически он состоялся. Заседание его продолжается. Свидетели — все читатели ее стихов — высказываются «за» и «против». Секретари ведут протоколы, а прокурор и адвокат — готовят речи… Как бы там ни было, ее творчество сегодня с нами и поныне служит лесбиянкам руководством к действию. То же самое — и с «делом Жорж Санд». Одну точку зрения по этому поводу вполне определенно выразил Андре Моруа в своем романе «Лелия, или Жизнь Жорж Санд».
В деталях известны истории судебных преследований (в отличие от загадочной жизни «школяра» Франсуа Вийона) целой плеяды литераторов — Золя, Уайльда, Бодлера, Верлена и других. О России и говорить-то нечего… Здесь оказаться за решеткой можно было за менее серьезные грехи…
Глава 3
В объятиях Церкви
…Сам Дьявол нас влечет сетями преступленья,
И, смело шествуя среди зловонной тьмы,
Мы к Аду близимся, но даже в бездне мы
Без дрожи ужаса хватаем наслажденья…
Какими бы тяжелыми ни были времена — распространения христианства, многочисленных религиозных войн, возникновения и становления книгопечатания — везде и всюду куртизанке — на свой лад — воздавали должное. Не только поэты, но и священники. Последние, правда, несколько своеобразно.
В средние века церковь пыталась связать болезни с плотскими излишествами. В VI веке неистовый священник Сезар д’Арль говорил правоверным, что неуважение к воздержанию в дни, посвященные Господу, может привести к рождению детей, больных лепрой или эпилепсией. Прямое следствие разврата — болезнь становилась поводом для обвинений. Несчастные, позволившие себе идти по зову дьявольского желания плоти, могли не ждать смерти, чтобы понять, насколько непростительный и тяжелый грех они совершили. Их ад начинался здесь, на земле. На прощение рассчитывать было бесполезно, так как грех был смертельным. «Ибо говорят те, которые блюдут Святое Писание, что сифилис происходит от гнева Господня и что так Господь карает нашу злую жизнь и терзает ее».
Легенда о Марии Магдалине стоит в ряду многочисленных популярных в средние века рассказов о покаявшихся блудницах и грешницах (Мария Магдалина, Пелагия, Таисия и другие). Ее мы встречаем в финале «Фауста» Гете, когда она молит о прощении для Фауста, а также в поэме «Мария Египетская» И. С. Аксакова. Параллели с преданием о нечестивой и покаявшейся куртизанке есть и у Достоевского.
Образ Марии Египетской подвергался в фольклоре стилизации. Предполагаемое время ее жизни — V в. н. э. По наиболее ранней версии, в 12 лет она ушла из дома, из деревни в Александрию, где 17 лет жила как блудница. Заметив толпу паломников, направляющихся в Иерусалим на праздник Воздвижения Креста, она с нечистыми намерениями присоединяется к ней, платя своим телом корабельщикам за провоз, а затем продолжает грешить и в самом Иерусалиме. Когда наступает праздник и она пытается вместе со всеми войти в церковь, невидимая сила «трижды и четырежды» не пускает ее. Вразумленная таким наказанием, она дает обет впредь жить в чистоте и просит икону Девы Марии быть ее поручительницей, после этого Мария беспрепятственно вошла в церковь и поклонялась Христу 47 лет. Она удаляется в пустыню, преодолевая все искушения.
Первые 17 лет жизни в пустыне ее преследуют влекущие воспоминания о прежней жизни, о вине и разгульных песнях. Затем все соблазны отступают и на нее внезапно снисходит «великая тишина». Стоя на молитве, она поднимается в воздух и повисает в невесомости примерно в полуметре от земли.
Иногда живописцы объединяли в своих фантазиях черты двух женщин — блудницы Марии и последовательницы Христа Марии Магдалины. (Точно так же как в некоторых случаях сливались воедино черты Саломеи и Юдифи.) Изображали художники Марию Египетскую во время молитвы.