Любушка-голубушка
Шрифт:
Обычно она была сдержанной, как бы чуточку прохладной, а сегодня что-то липла неотвязно. То руку на плечо положит, то по голове погладит. Никто не знает, каких сил стоило Виктору сдерживаться, не тряхнуть брезгливо плечом, чтобы сбросить эту неприятную руку, не ругнуться: отстань, мол, отцепись, отвяжись, изыди!
Наверное, такое ощущение знакомо всем мужчинам, женатым уже много лет. Ермолаев никогда не задумывался о том, что тринадцать лет – это много. Сейчас казалось – бесконечно. Как он выдержал?
– Забавно, что мирская слава настигла тебя именно на той работе, к которой так не хотели подпускать родители, – заметила Люба, которая, конечно, была в курсе того, что ему запретили когда-то идти в
Родители умерли несколько лет назад. И Ермолаев вдруг почувствовал себя страшно оскорбленным из-за того, что Люба усмехается. Над ними, что ли?!
Он знал, что это глупости, что зря цепляется, но ничего не мог с собой поделать. И зачем она пристала? Сколько раз Виктор уходил от телевизора и ложился спать пораньше, потому что вставал раньше всех в доме… Завтра, правда, выходной, но зато он устал, он так устал сегодня…
Чует что-то, да? А что чуять, когда он и сам не понимает, что с ним творится?
Любина рука мягко скользнула под одеяло.
Виктор делано всхрапнул. Ч-черт, как нелепо… так вот чего она хочет, оказывается! Сколько раз она вот так же начинала демонстративно посапывать, изображая ужасную усталость. А теперь и Виктор пустился на бабьи уловки!
Вынужден был пуститься. Потому что не хочет – жену не хочет. А хочет он… Он оборвал свои крамольные мысли. Побоялся – вдруг вырвутся наружу?! Вдруг Люба их поймет?! Догадается о них?
Лежал и старательно, изо всех сил сопел. Якобы спит непробудным сном.
Люба посидела еще немножко, потом, вздохнув, погладила его ласково по голове и вышла из спальни.
«Джон Макклейн!» – донесся до него рев телевизора, а потом дверь закрылась и отсекла Виктора от вечерней жизни его семьи. Его как-то сразу разморило от усталости и невнятного чувства не то вины, не то грусти, и он в самом деле заснул. Но, когда позже вернулась и осторожно прилегла рядом Люба, проснулся и всю ночь маялся в рваной дремоте, боясь, что она прижмется к нему. Однако она как легла на краешке кровати, так и проспала там всю ночь.
Денис спрашивал о чем-то, но Люба не могла отвечать. За нее говорил Капитонов. Люба тупо смотрела в пол, улавливая только обрывки фраз: без пилотки, мясо, санитарная книжка просрочена, административная комиссия, штраф, двадцать тысяч…
– Сколько?! – ошеломленно переспросил Денис.
– Ну сколько-сколько, – вздохнул Капитонов. – Сколько слышал!
– Серьезно? – Денис недоверчиво уставился на Любу. А она отвернулась к стене. Так невыносимо стало, что он видит ее зареванное лицо. Понимает, как ей больно, плохо. И злорадствует, конечно, а как же иначе?! Сейчас вот скажет что-нибудь вроде «так тебе и надо!». Или: «что посеешь, то и пожнешь». Или вовсе заумь какую-нибудь: «коемуждо да воздастся по делам его!»
– Ладно, чего реветь-то! – сердито сказал Денис. – Пошли отсюда. – И дернул Любу за плечо. – Пошли-пошли!
– Да и правда, – согласился Капитонов. – Чего этих злыдней тешить? Пошли, я тебя в рынок отведу.
– Опять под конвоем?! – простонала Люба. – Нет, я не хочу!
Капитонов аж руки растопырил от изумления:
– Да какой я конвоир?! Я ж не по злобе, я ж по должности… Ладно, если хочешь – иди одна. Только мне все равно мимо топать. Вот и говорю: пошли за компанию.
– Ничего, на базаре сейчас без нее обойдутся, – решительно начал Денис. – Пусть немного в себя придет, куда ей с такой… – Он на долю секунды осекся, и Люба отчетливо ощутила, как долго эта доля секунды длится, как старательно он подыскивает слово… наконец выговорил: – С таким лицом! – Интересно, что он хотел сначала сказать: с физиономией? С рожей? С мордой? Все годилось, на самом-то деле… – Ну, пошли!
– Вы
– Да я не тутошний, – хмыкнул тот. – Мы так… просто знакомы с Любовью Ивановной. Некоторым образом. Шапочно, впрочем. Да пошли, а то в конце рабочего дня туда всегда народ набегает.
– Ты ее куда зовешь-то? – озадачился Капитонов. – В аптеку, что ли? Валерьянку покупать? Ей бы сейчас лучше сто грамм…
– Хорошее дело, – хмыкнул Денис. – Мы над вашим советом непременно подумаем. Но сначала – к адвокату.
– Куда?! – хором спросили Люба с Капитоновым. – К какому еще адвокату?! – Этак здорово у них получилось, слаженно, ну просто заслушаешься!
Денис усмехнулся:
– Долго репетировали? К какому-какому… к простому. К самому обыкновенному адвокату по гражданским делам. Пошли, пошли! Потому что это безобразие на корню надо пресекать. Пошли, в сотый раз говорю, тут в двух шагах коллегия, там у меня знакомый работает.
– Ну тады лады, – проговорил Капитонов, не меньше Любы обескураженный и обезоруженный натиском Дениса. – А я – в отделение. Счастливо оставаться. И ты это… не переживай так. Не конец же света.
– Конца света не будет, – заявил Денис и подхватил Любу под руку: – Идем, время дорого!
Она почему-то его слушалась и руку из-под его локтя не убирала. Мыслей в голове не было никаких, нет, мелькала какая-то круговерть: мол, ну и личико у нее, конечно, после таких слез годится, как написано в любимой книжке «Что сказал покойник», только чтобы сидеть на нем. Вспомнила про Степу – ну что Степа, что теперь… надо, конечно, вернуться на работу… Нет, это невозможно, там все накинутся с расспросами, с лживыми сочувствиями… она этого просто не вынесет. Самый невинный разговор вызовет море слез, а у нее на это сил нет. Никого она не хочет видеть, все ей сейчас только помешают прийти в себя и обдумать, как быть дальше. А между тем Люба даже не заметила, как крепкая рука Дениса проволокла ее через дворы, и они оказались на Большой Покровке, перед дверью старинного серого здания. В числе прочих учреждений там разместились коллегия адвокатов и юридическая консультация. Туда Денис и привел Любу.
Их встретил низенький толстенький дяденька с большой головой с залысинами. На нем был серый костюм с широченными, как бы даже на вате плечами, в котором только в старых советских фильмах играть жуликоватых адвокатов. У него даже, кажется, золотые зубы поблескивали – настолько он был в образе. Впрочем, Люба к нему особенно не присматривалась. На нее навалилась нечеловеческая усталость, спать хотелось до невероятности: это всякая женщина знает, что после долгих слез очень хочется спать и сильно морозит. Любу тоже поколачивало, и она знай стягивала ворот плащика, ужасно жалея, что не навертела сегодня на шею шарф. Но вроде так тепло было с утра… Да ладно, в рынке она привыкла зябнуть, там же всегда прохладно, даже в самую-пресамую летнюю жару, а вот с сонливостью справиться оказалось трудней. Люба знай зевала, а про то, что с ней приключилось, рассказывал Денис, узнавший все от Капитонова. Люба как бы отпустила от себя случившееся – переживать уже совершенно не было никаких сил. И слушала свою печальную историю, как будто Денис говорил о ком-то другом. У него все вышло толково, коротко и совсем не похоже на тот триллер, главной героиней которого она себя ощущала. Но, кажется, адвокат (он назвал свою фамилию, но она у Любы, понятное дело, немедленно вылетела из головы, ну а то, что его зовут Леонид Семенович, запомнилось лишь потому, что Денис к нему знай по имени-отчеству обращался, Леонид Семеныч то да Леонид Семеныч се) все же в суть дела проник и этой сутью проникся, потому что вдруг сказал: