Любви все роботы покорны (сборник)

Зонис Юлия

Сплю, напившись таблеток, без снов. Высыпаюсь, но снова разбитая.

Нужно поработать. Поднимаюсь на крышу, сажусь на самый край. Расправляю крылья.

Сколько горя и боли на Земле! Господи, сколько… Люди стали черствее. Перестали слышать друг друга. Я не могу помочь всем. Еле слышно шепчу слова молитвы, с крыльев сыплются перья, ветер подхватывает их и раскидывает, как почтальон – письма, в открытые форточки. И там, где они опускаются на пол, люди вспоминают, что любят. Обнимают друг друга. Звонят родителям. Целуют детей. В мире становится чуточку теплее.

Утро будит непослушным солнечным лучом. Потягиваюсь,

улыбаюсь. Моей любви хватило многим. Хороший день, хорошее время.

Иду по улице, улыбаюсь, и прохожие тоже улыбаются, глядя на меня. Наверное, глаза у меня светятся. Крылья волокутся за мной, как шлейф. В кармане – деньги, что любимый сунул мне при прощании. Знает, что я к ним безразлична. Но раз уж они есть… Покупаю торт со сливками.

Вечером сижу на подоконнике, смотрю с высоты восьмого этажа на белый город. На столе чуть порушенный чайной ложкой тортик, в бокале недопитый чай, пол усыпан перьями. Я скучаю по его голосу.

Нелетная погода…

Ненавижу праздники. Не-на-ви-жу. Это время, когда крылья темнеют. Знаю, что буду одна, или не одна – но не с ним. Он далеко.

Когда-то я радовалась в этот день. Может, в другой жизни? Когда еще не умела летать.

И себя в этот день я тоже ненавижу.

И что меня тянет постоянно, год за годом, бродить по улицам, среди людей, вываливающихся из супермаркетов, как потрошеные куры с конвейера птицефабрики, – с елками, завернутыми в целлофан, пакетами, глянцевыми коробками, тортами и бутылками шампанского? Армия клонов, блестяще-шуршащих, со злыми, измученными лицами, с хнычущими где-то под ногами детишками. И повсюду музыка, иллюминация. Праздник Больших Распродаж, хватания всего подряд с жирных, прогибающихся под тяжестью всякого дерьма прилавков.

Забавляют безумные глаза теток, судорожно напихивающих в бесплатные пакеты подгнивших апельсинов под красным ценником, перечеркнутым, с подписанной новой ценой на два рубля меньше. Халява! Два рубля! И всюду – толпы, толпы… Не опоздай, потрать все, что скопил, получил, заработал. Последний шанс опустошить кошелек! Давай, все подряд, то, что первого января окажется вовсе и не нужным, съеденным, выпитым, распотрошенным и без блестящей упаковки не таким уж привлекательным.

Примету «Как встретишь Новый год – так его и проведешь» придумали коммерсанты. Это их лучший маркетинговый ход. Внушить толпе, что чем больше их кровных, любовно пересчитываемых купюрок окажется в карманах продавцов, владельцев торговых точек, тем лучше и замечательнее будет их жизнь в предстоящие двенадцать месяцев. И непременно нужно в полночь плюхнуться за стол, способный удовлетворить голод роты солдат; в непременно новой, определенного цвета одежде; и пусть до этого все перегрызлись, но вот под бой курантов выпить вонючей шипучки – и все будет супер. А потом, в пять, десять, пятнадцать минут первого можно жить, как раньше – ругаться, упрекать, плакать. Потому что в этот день я не работаю. Не мое время.

Если бы все эти приметы сбывались, то весь январь страна провела бы в обнимку с унитазом, февраль – на анальгине с аспирином, март – за судорожным подсчетом оставшейся в карманах мелочи, а уж с апреля, может быть, захотела бы работать.

Но это так, лирика.

А пока что – Хеппи-Нью-Йер, по улицам бродит такое количество Дедов Морозов со Снегурочками, что желаний не хватит, чтобы они могли их исполнить. А не исполнят ни одного. Что не помешает им неплохо заработать.

Поддавшись какому-то бредовому желанию,

покупаю еловую ветку и пару блестящих гирлянд. Зачем? Не знаю. Денег в обрез, а нужно еще столько всего. А, ерунда. Дожить до первого января, а там и трава не расти. Прохожу с этой веткой, как дура, в потоке таких же идиотов, мимо витрин магазинов, прохожие наступают на мои черные от грязи перья. Или уже не от грязи?

Смотрю, как толпятся мужики у прилавков с косметикой, парфюмом, лифчиками-трусами, и завидую. Такая мещанская привычка. Кто знает, будь у меня кто-то, ради кого стоило провести два дня у плиты, может, я так же стояла бы в той же очереди с баулами, полными всякой фигни. И что – радоваться или плакать? Плюсы и минусы можно найти в любом обстоятельстве. Иду налегке с дурацкой еловой веткой, не надрываясь под тяжестью авосек – это плюс. Проведу тихий, спокойный вечер у телеящика, наблюдая ярмарку тщеславия и жалкие потуги клоунов. Это тоже плюс. Проснусь утром первого января без похмелья и головной боли – еще один. О минусах умолчу, не буду портить хорошее, злорадное настроение.

И вот, наконец, дома. В трехлитровой банке с водой устроилась «как бы елочка», на тарелке расположились выгодные апельсины, сэкономившие мне два рубля, в холодильнике прокисает торт и остывает дешевое шампанское.

Глядя с высоты восьмого этажа на ползущих по тротуару мелких, как муравьи, людей – парами, выть хочется. Или это от музыки в наушниках?

«Где твои крылья, которые нравились мне?»

За восемь часов до полуночи – звонок. Подрываюсь, хватаю трубку.

– Алло!

– Наташ…

Не он. А он и не позвонит.

– Что?

– Так нельзя. Сегодня праздник, можешь ты хоть один раз побыть нормальным человеком?

Криво ухмыляюсь.

– Нормальным? Это как?

– А так. Приходи, встретим, как положено, в семье.

– Как обычно? Нет уж, спасибо.

– Ну, обо мне не думаешь, хоть дочку пожалей. Она-то чем виновата? Она ждет мать, понимаешь? Ты ей нужна.

Пусть он замолчит, ну пожалуйста… Нужна… Да никому я не нужна, никто нигде не ждет, а дочка привыкла без меня, и каждый раз после встречи только плачет. И я плачу. Что я могу ей предложить? Безумную мамашу, полдня проводящую на подоконнике, а полночи – рвущую остервенело перья из растрепанных крыльев? И знаю, она устанет от меня через неделю, а я от нее – еще раньше, и не смогу ей дать того, чего ей хочется, моих полетов она не понимает…

– Наташ… Ну когда это кончится? Мы же жили нормально, пока ты не стала заниматься этой хренью!

Бедный, бедный. Он ничего не понимает. Он думает, я – человек.

– Это не хрень.

– Хрень, Наташ. Ладно бы деньги зарабатывала, как все, а то просто тратишь время на разных уродов.

– Эти уроды – нуждаются во мне. Если бы не я, может, половина из них уже попрыгали бы с крыш и перерезали вены. Некуда им пойти, никто не выслушает и не согреет.

– А мы? Нам тоже нужно, чтобы нас выслушали и согрели.

Пустой разговор. Кладу трубку.

«Я вижу свежие шрамы на гладкой, как бархат, спине»…

За шесть часов до полуночи – эсэмэс.

«Поздравляю с Наступающим. Желаю любви, большой, настоящей, чистой, как ты».

У него все хорошо. Я знаю, чувствую. Он в компании самых родных, близких, за накрытым столом, и я знаю, он не будет пить, чуть пригубит, может, а в полночь поцелует любимую жену, пожелает ей много-много таких вот счастливых, красивых и радостных лет. С ним.

Набираю знакомый номер. Ну что же, побуду нормальной…