Любви все роботы покорны (сборник)
Шрифт:
– Как подготовка? Скоро экзамены.
– Историю повторить осталось.
– Ты должна стараться. – Анке кивала в такт маминым нравоучениям, не особо вслушиваясь в слова. – Престижный лицей… юристы всегда в цене… зависит будущее…
Потом мама выдохлась и умолкла. Анке собрала тарелки, оглянулась:
– Ладно, мам, я заниматься.
– Подожди. – Мама подняла голову, вокруг ее глаз темнели круги. – Сегодня я на дежурство, и если бабушка не придет, тебе одной ночевать.
– Хорошо.
– Но никаких
– Да, мам.
– Смотри, Анна, – с угрозой сказала мама. – Принесешь в подоле – убью.
Анке молча смотрела в пол. Какой подол? Она тихоня, рта боится раскрыть, даже с девчонками не разговаривает, не то что с мальчиками. Наверное, ей было б лучше вовсе никогда не рождаться на свет.
– Задание в студию сделала?
Анке вздохнула, выудила из папки, брошенной на подоконник, лист акварели. Протянула рисунок маме.
– Цветок папоротника. Хорошо получилось, правда?
– Неплохо, – устало сказала мама. – Папоротники не цветут.
От Ляли разило потом, табаком и бензином. Забористый букет, но Ксавье возбуждало такое амбре. Да и дамочка покладистая, эта мойщица с автозаправки. Денег не просит, уйдешь в загул – слова не скажет. Не то что бывшая супруга. Эх, лучше не вспоминать.
Он утянул Лялю в комнату, хлопнул по гузке – нагнись, мол. Да, бабец что надо, думал он, тиская под футболкой набухшие груди. У иных дамочек вымени считай что и нет – не сиськи, а прыщи какие-то, а тут буфера так буфера!
Ляля пискнула, когда Ксавье игриво куснул ее за шею. Рука переместилась ниже, оглаживая огромный живот. Ребенок брыкнулся изнутри, и от этого движения, отдавшегося толчком прямо в ладонь, в трусах аж взыграло. Ксавье рывком задрал на Ляле юбку, пальцем потыкал среди волосни. Плюнул, растер, прицелился и с усилием втиснул член куда следует. Ляля вскрикнула, но пощады не дождалась. Член с хаканьем долбился в шток влагалища, Ксавье пыхтел, сопел, наяривал. Ляля, смирившись, подмахивала задом.
– Клево трахаетесь, – сказали за спиной.
Ксавье отпрянул от Ляли. Член качнулся и позорно обвис.
– Ты-ы… – путаясь в трусах, прохрипел он. – Ты-ы… откуда взялся? Что здесь делаешь вообще?
– Ну, извини. У тебя дверь нараспашку, в курсе?
С прошлой зимы не виделись. Сколько ему, четырнадцать? Вы-ырос, сволочь, – так вскоре и макушкой станет вровень. Чернявый, в мать, а глаза светлые, отцовские. Ксавье знал по опыту – дамочки млеют от таких глаз.
Ляля кое-как прикрылась юбкой.
– Кса-ав… кто это?
– Сын, – хмуро ответил Ксавье.
Учебник давно валялся заброшенным. Теперь Анке отложила и книгу. «Практическая магия, – гласил аляпистый заголовок. – Тайные силы природы для исполнения ваших желаний».
Через пять минут она стояла
У подъезда остановилась. Тихо-то как, только за аркой с шелестом проносятся машины. И небо ясное, ни облачка, – значит, звезд будет много, будто в августе, хотя лето только сегодня перевалит за половину. Ведь эта ночь – особенная. Ночь летнего солнцеворота.
Ночь цветения папоротника.
Анке сорвалась с места. Пронеслась мимо детской площадки, мимо парковки с дремлющими автомобилями. Свернув под арку, вприпрыжку кинулась к остановке.
Десять минут до вокзала. Сесть на электричку, выйти на полустанке близ Эльмота… страшно, даже дыхание схватывает, но надо быть полным ничтожеством, чтобы упустить свой шанс. Ведь только в глухом тысячелетнем лесу можно надеяться на действенность магического обряда. Так пишут в книгах.
Она сумеет.
Ляля уперла руки в бока.
– Оборзел? Сынка своего мне на шею повесить хочешь? Что он сюда приперся? Дома наскучило?
Ксавье тосковал. Вот разошлась дамочка! Аж в ушах звенит.
– Тише, зая, – уныло повторял он. – Не шуми, пацан в комнате, услышит…
Ляля выругалась, длинно и нецензурно. А потом тяжко опустилась на табуретку и заплакала.
Помедлив, Ксавье обнял Лялю, погладил по волосам. Она ревела долго, уткнувшись мордой ему в живот. Затем, еще вздрагивая от рыданий, потянула носом и сказала:
– Я ведь рожу скоро, Ксав… куда нам. Скажи ему, пусть уходит… а?
– Скажу, – нехотя обещал Ксавье.
Он встал, почесал зад и уже собирался окликнуть сына, как в прихожей негромко стукнула дверь. Ксавье протопал в коридор, заглянул в комнату – никого.
Ушел, подумал Ксавье. Слышал, значит, как Лялька лаялась. На душе было смутненько. Сын как-никак. Когда-то катал его на закорках…
Терзаемый муками совести, он сунул руку в карман трико. Под пальцами приятно хрустнула заначенная двадцатка. Завтра хватит на пиво. И кальмарчиков.
Жизнь определенно налаживалась.
Он бесцельно брел по обочине. Автомобили проносились мимо реже и реже, небо меркло, близилась ночь. Идти, собственно, было некуда.
– Малой! Эй, малой!
Рядом зашуршали шины, скрипнули тормоза. Из окна внедорожника, свесив руку, выглядывал мужчина в тренировочном костюме. На запястье блеснули золотом огромные командирские часы.
Мальчик отступил назад, чуть не запнувшись о бетонный поребрик.
– Отвали.
– Да ты не трясись. – Мужчина улыбался, у него было широкое открытое лицо – как у моряка на рисунке в детской книжке. – Поздно гуляешь, говорю. Копы загребут, так родителям мало не покажется.