Люда Влассовская
Шрифт:
В большой, роскошно убранной комнате горела чудесная, громадная елка, украшенная красивыми бонбоньерками, фонариками и свечами. Вокруг елки толпились нарядные дети и еще более их нарядные взрослые… Они оживленно смеялись и разговаривали. Высокая, красивая дама, очевидно хозяйка дома, уселась за рояль, и мгновенно все закружилось, запрыгало и завертелось в веселом танце.
— Вот это я понимаю! Это жизнь! — вскричала Кира. — Как они веселятся… счастливые!..
Тесно прижавшись друг к другу, не проронив ни слова, стояли мы у окна, с завистью глядя на веселый праздник богатых, довольных
— Мне же не о ком было мечтать. У меня не было ни дома, ни семьи, ни близких… Вид чужого счастья не раздражал меня, но какая-то неясная тоска жалила мне сердце.
И вдруг нежные, дрожащие звуки слабого, надтреснутого голоса заставили меня живо обернуться.
Варюша Чикунина уже не дремала больше. Она сидела на своей постели, смотрела широко раскрытыми, воспаленными глазами на елку в чужом окне и своим слабым от болезни голоском выводила тропарь праздника.
— Варюша! Что ты, Господь с тобою! Разве можно тебе петь! — кинулись мы к ней.
— Оставьте, — прошептала она слабо, — дайте мне эту последнюю радость… Кто знает, может быть, это моя лебединая песнь!
— Что… что ты, Варя, опомнись! Можно ли думать о смерти теперь… Ведь тебе лучше, Варюша, гораздо лучше.
Но Чикунина в ответ снова затянула своим тоненьким голоском прерванный тропарь, не отрываясь ни на минуту от чужой елки.
Грустно и больно было видеть исхудалую до неузнаваемости Варюшу с ее громадными, лихорадочно горевшими глазами, с трудом, через силу выводившую слова тропаря. Мы слушали затаив дыхание, не смея прервать ее…
И вдруг она смолкла на полуслове и откинулась, обессиленная, на подушку. Мне показалось, что она умирает в эту минуту, но это было только забытье.
Скоро она снова открыла глаза и окинула всех нас просветленным взглядом.
— Тебе худо, Варюша? — сочувственно спросил кто-то из девочек.
Она молча покачала головой, потом сделала мне знак приблизиться к ней. Я поспешила исполнить ее желание.
— Люда, — произнесла она тихо, — я, может быть, и ошибаюсь в моем предчувствии и переживу вас всех… — Тут она попыталась улыбнуться, но улыбка вышла слабая, жалкая, похожая скорее на гримасу. — Но если бы «это» случилось… ты понимаешь, что я хочу сказать?.. то передай Анне Вольской мой камертон и скажи ей, что я поручаю хор ей… Пусть батюшка отец Филимон благословит ее быть первым регентом нашего клироса… — И с этими словами Варюша сняла с груди висевший у нее на черном шелковом шнурке металлический камертон, с которым она никогда не расставалась, и передала его мне.
— Умирать выдумала! Что ты, Варюша! Разве от этого умирают! — старалась я проговорить весело и беспечно, в то время как спазма сжала мне горло.
— Конечно, не умирают! — подхватили наши. — Что ты выдумываешь, Варя!
— Я ничего, mesdam'очки, — силилась она снова улыбнуться, — только к слову пришлось… на всякий случай… ослабла я очень…
— Ну, то-то же! А то вот что выдумала! — беспечно рассмеялась Краснушка. — Ты должна жить для будущего, для сцены… Ведь ты будешь певицей, Варюша, знаменитой певицей, вот увидишь! Прогремишь на весь мир! Ведь ты наш соловушка. Лучшего голоса не было и не будет в институте. Ты отдашь себя искусству, сцене!
— Да-да! — восторженно подхватила больная. — Сцена… слава… цветы… много… много цветов… И я пою… Господи, как хорошо!.. И Maman, и учителя, и вы все слушаете… хвалите… Ах, только бы поправиться! Только бы поправиться скорее!..
Она в изнеможении откинулась назад, и глаза ее, громадные, горящие глаза, были полны смертельной тоски и муки. Она, казалось, сама не верила в то, что говорила…
Когда она затихла, мы бесшумно отошли от ее постели…
— Как ты думаешь, Люда, умрет Варюша? — со страхом спрашивала меня в ту ночь не спавшая Маруся.
— Не знаю, — отвечала я тихо. — Все зависит от Бога… Но это было бы очень тяжело и грустно… Она такая тихая, такая светлая, наша Варя!
— А представь себе, Люда, что такие-то и умирают… Вспомни твою мать, Ниночку Джаваху, Альму Френц, умершую от дифтерита в 4-м классе, — все они были такие светлые, такие исключительно хорошие люди! И Варюша также… Нет! Нет! Это ужасно, если она умрет! Надо молиться за нее! — произнесла она, помолчав немного, и ее миниатюрная фигурка, укутанная распустившимися прядями волос, скользнула с постели и, опустившись на пол, стала усердно отбивать земные поклоны.
В ту ночь Варюша особенно металась и стонала, а проснувшись утром, мы с удивлением заметили, что ее постель пуста.
Сестра Елена пояснила нам, что нашего бедного соловушку перенесли в маленькую комнату, где помещали только труднобольных.
ГЛАВА XVI
Тайна маленькой комнатки. Нежданный посетитель
Несколько дней спустя, встав утром с постели, я была поражена голубым дымком, точно прозрачным облаком, окутавшим комнату. Легкая, едва уловимая струйка ладана потянулась в воздухе… Потом и запах ладана, и облако рассеялись, но я не могла уже отделаться от неприятного впечатления и с тревогой обратилась к только что проснувшейся Краснушке:
— Маруся, ты ничего не чувствуешь?
Она повела своим немного вздернутым носиком, и вдруг лицо ее разом побледнело.
— Чувствую! — прошептала она чуть слышно.
— Что?
Она приблизила ко мне свое побелевшее личико и произнесла таинственно и тревожно:
— Я чувствую, Люда… как пахнет покойником!
— Mesdam'очки, — послышался взволнованный голосок Мили Корбиной, — я слышала сквозь сон, как где-то пели… ужас что пели… mesdam'очки!..
И Миля сделала круглые глаза, что означало у нее высшую степень испуга.
— Ну, да говори же! Что ты слышала? — напустились на нее девочки.
Миля с минуту помолчала, потом произнесла таинственным шепотом:
— Я слышала ясно, как пели за стеною «Со святыми упокой». Вот что я слышала!
Мы вздрогнули и переглянулись.
Одна и та же мысль, казалось, поразила головы шести девочек:
«Что, если Варюши уже нет в живых?»
Вошла сестра Елена. Мы кинулись к ней:
— Сестра, голубушка, что с Варей?
— Она очень плоха, дети, — отвечала крестовица. — Будьте тихи сегодня… Варюша при смерти…