Люда
Шрифт:
Аня собирает их пальцами. Дуська на своих кривых ногах уже прохаживается туда-сюда по кухне. Как всегда к ночи, зрачки у кошки расширены; она то принимается драть когти о бревенчатую стену, то, словно кот, трясет задранным хвостом.
– От приститутка! – лениво удивляется Анна Тимофеевна. – Ить пока не подохнет, все блудить будет… – И, хлебнув из чашки, просит Люду: -
Поди, что ль, выпусти ее.
Дуська бежит в сени впереди Люды. Девушка открывает дверь и пинком отправляет кошку в уже довольно загустевшие сумерки.
Сквозняк докатывает до кухни. Анна Тимофеевна поводит плечами:
– Свежо на улице?
Люда кивает.
– И тёмно уже… – Тетя Аня задумчиво глядит в окно: –
– Что – как?
– Сапог-то снес в починку?
Легкая тень ложится Люде на лицо:
– Нет, не снес… – Нахмурясь, она начинает прибирать со стола.
–
Кто его знает, когда он вообще снесется…
Тетя Аня вздыхает и подает ей свою чашку.
Ночь. Луна в окне выглядит малость замаранной, будто репа с грядки.
Рябой бледный свет ее пал на противоположную стену и тихо сползает на пол по выцветшей старой карте СССР. Правее карты, на плечиках, грустит, как обычно, Людин жакет от брючного костюма. Еще правее оттопырились отставшие обои, и здесь эта стена образует угол с другой – той, что отделяет Людину комнату от комнаты Анны
Тимофеевны… Тете Ане выпало в жизни много несчастий, но одним Бог миловал: несмотря на возраст, бессонницей она не страдает. Уже час или больше слышатся из-под настенного коврика ее носовые трели, неутомимые, как скрип сверчка.
А Люда вот не спит… Отчего? Луна тут виновата или томление девичьего естества? Или тревожится мысль в тумане жизненной неопределенности? Трудно сказать… Может быть, оттого ей не спится, что в комнате душновато. Люда выпрастывается из-под одеяла, поворачивается на живот, и, словно дождавшись своего, лунный нескромный блик ласкает ее оголившуюся попку.
Одно можно предположить наверное: мечты, если какие и просятся сейчас в голову, Люда гонит от себя прочь. Она знает: размечтавшись через меру, рискуешь и до утра не заснуть. Нет, думать надо о пустяках… например, о Борьке: спит он сейчас или нет? Или жрет в потемках и злится на мышей, ворующих у него в корыте? А можно попробовать представить себе устройство РЭМа – это тоже хорошее снотворное. За такими размышлениями Люда почувствует наконец знакомое щекотание переносицы и лоб ее приятно отяжелится. Придет пора – и пожалуйста: словно в часах-“кукушке”, только без боя, во лбу отворится дверца, и оттуда птичкой выпорхнет девичья душа и будет гулять до рассвета.
Дуське такие прогулки не снились… Впрочем, она, старая шлындра, поди, не помнит к утру, где и въяве таскалась. А вот Люда свои ночные приключения запоминает хорошо. Однажды ей приснилось, будто она плавает в море – и так быстро плавает, что самой удивительно.
Другой был сон, похожий на этот, – что Люда необычайно ловко катается на горных лыжах (которых и в руках-то не держала). А иногда ей даже представляется, что она не Люда вовсе, а какая-нибудь другая девушка. И случаются с этими “другими” порой такие приключения… ну… словом, не совсем приличные. Вот про такие сны Люда никому не рассказывает, хотя на нее саму они производят сильное впечатление.
Но не только Люда сейчас не спит: слышно, как где-то на участке встретились и плачут две кошки. Они жалуются каждая на какое-то свое горе, однако взаимности, кажется, не находят, оттого к стенаньям их начинает примешиваться злоба. Деревья в саду стоят, безучастные ко всему, подернутые лунным светом, будто голубым “газом”. Сама луна словно чистится о шершавое ночное небо; она движется вверх, делаясь все меньше, все ярче и все холоднее.
В комнате Анны Тимофеевны щелкают на стене старые “ходики” с гирей в виде еловой шишки. Как домовый жучок, точили они ночное безвременье, и вот их терпеливый труд начинает приносить плоды. Уже можно разглядеть, как помахивают часы бронзовой плошкой маятника, разгоняя слабеющие сумерки. Уже проступили подробности циферблата: оранжевый нарисованный петух и пара стрелок, по взаимному расположению которых видно, что ходики, хотя шагали всю ночь вслепую, успели к рассвету вовремя.
Анна Тимофеевна спит еще, однако храпеть перестала. Где-то в ее организме есть собственный часовой механизмик, и он уже начал обратный отсчет.
Новый день наступает… или, лучше сказать, занимает оставленную территорию. И даже не новый день – просто следующий. Скоро Анна
Тимофеевна шумно задышит и проснется. Первый осмысленный взгляд ее будет направлен в окошко: как там погода? Затем, после некоторой борьбы с силой собственной тяжести, женщина поднимется с кровати и прошаркает на кухню. Умывшись там под единственным в доме водопроводным краном, тетя Аня, чтобы окончательно придти в чувство, громко отшлепает себя по щекам. Потом она оденется, выйдет в сени, вставит ноги в холодные калоши и… Ну и дальше все как обычно.
А Люде даже нравится, что наступивший день похож на вчерашний: не надо ломать голову, во что одеться. Она, кстати сказать, не имеет ни желания, ни средств, чтобы менять туалеты ежедневно. Да и что она – артистка или какая-нибудь секретарша из заводоуправления? Нет уж,
Люда не из тех, кто меняет каждый день наряды и каждый вечер кавалеров; ей, чтобы почувствовать, что жизнь продолжается, достаточно с утра надеть свежую блузку.
Девушка выходит на кухню, а там ее приветствует Дуська. Кошка ржаво поверх мурлыканья мяучит и топчется ей по ногам. Над столом шепчет радио, словно телефонная трубка. Люда прибавляет громкость – ежеутренняя веселая передача называется “Опять двадцать пять”. Опять на завтрак яйцо “в мешочек”, опять после завтрака – макияж и привычные сборы. Опять прощание с тети Аниным задом… Опять – в несчетный раз – ступит Люда в людскую реку – мелькнет в толпе ее бежевый костюмчик, и уже глазу не отыскать.
Трушинской маме, по-видимому, совершенно безразлично, в чем ее сын ходит на работу. Сегодня Леша явился в ярко-голубой рубашке, не идущей ни к галстуку, ни к его коричневому пиджаку. Кто бы ни зашел на РЭМ, каждый сперва взглянет на Лешину рубашку, а потом уже сообщит, зачем пожаловал – просто так или по делу. Те, что по делу – это в основном “клиенты” с рулонами чертежей. Им главное – не дать
Люде заскучать без работы. Те же, которые заглянули “просто так”, оседают за столом у Трушина. Все они – знакомцы или полузнакомцы, потому что незнакомцев в инженерном корпусе у Леши нет. Лаская взорами трушинский железный шкаф, посетители заводят светские беседы о том о сем, о футболе, стараясь воздерживаться от выражений, неуместных в присутствии женщины. При всем разнообразии заходных тем, разговоры эти кончаются одной и той же просьбой и… одним и тем же хладнокровным отказом.
– Не-а, не дам! – Трушин отрицательно качает головой. – Ступай лучше в светокопию, аммиачком освежись.
Однако в сложных случаях “аммиачок” не помогает. Сегодня с утра уже к Леше приходили Крюкова с Морозовой – тоже просили “починиться” и тоже, впрочем, ушли ни с чем.
И так каждое утро. Что значит – человек сидит на канистре со спиртом, и какой характер надо иметь на его месте! Люда из-за своего
РЭМа не без гордости поглядывает на Лешу. Если б еще не эта рубашка…