Люди Быка
Шрифт:
– Ты видел этот переполох, Пит?
– Вид-хел, Сем-хон Ник-ич, се вид-хел!
– А чего это они притащили в лес? Штуки какие-то…
– Иду нес-ли, иду! Кусно-о-о!
– Какую еще еду?! Ты с дуба упал?!
– Я сий-час, Сим-хон Ник-ич, – вскочил на ноги парень, – быс-ро хож-жу!
– Ну, давай… Только смотри, чтоб не заметили!
– Ни-и, – засмеялся питекантроп. – Они ни з-тить!
Ждать пришлось недолго – Пит появился также бесшумно, как и ушел. Он держал в руках две деревянные посудины, чем-то наполненные. Питекантроп то и дело облизывался, но нити слюны все равно свисали с его губ.
– Вот, Сим-хон Ник-ич! – поставил он корытца на землю. – Пр-нес! Ни рз-лил!
– Молодец! – похвалил Семен. – И что же это такое?
– И-да! Кус-но!
– Это я уже слышал, – буркнул Семен и принялся изучать содержимое посудин.
В одной плескалось примерно пол-литра
– Что смотришь? – обратился он к спутнику. – Тоже хочешь? На, пей!
Остатков жидкости хватило Питу на один глоток – и он расплылся в довольной улыбке. «Надо же, как интересно! – подумал Семен. – А вот самогон питекантропы употреблять не могут. Их вкусовые рецепторы однозначно диагностируют его как яд, и инстинкт требует немедленно выплюнуть. Ладно, едем дальше…»
Вторая посудина содержала три плоских предмета неправильной округлой формы размером с ладонь (или чуть больше) и примерно такой же толщины. Семен ухватил один из них пальцами, стал рассматривать и обнюхивать. В конце концов он откусил кусочек, пожевал и, не решившись проглотить, выплюнул: «Это – лепешка! Испеченная или поджаренная. Она сделана из грубо перемолотых зерен какого-то растения. По консистенции напоминает толстый блин из смеси плохой муки и манной крупы, но испеченный без „разрыхлителя" – дрожжей или соды. Наверно, питательно, но невкусно – ни соли, ни вкусовых добавок. Пожалуй, я и сегодня буду ужинать колбасой без хлеба».
Лепешки Семен отдал Питу и некоторое время наблюдал, как тот жует их, смакуя, словно пирожные. «Надеюсь, отраву нам не подсыпали – в каменном веке до таких подлостей вроде бы еще не додумались. Но что же это было? Что за подношение такое? Вместо атаки, погони, прочесывания? Может быть, конечно, все еще впереди, но… Но почему-то возникает другая ассоциация.
Русский народ (да и его предки) испокон веков жил рядом с лесом, посреди леса и никогда – в лесу. Мы – не лесовики, мы – жители искусственных ландшафтов. Лес нами всегда активно эксплуатировался и уничтожался. При этом лесная чаща, не тронутая топором, всегда вызывала страх. Народ плотно заселил ее всевозможными лешими, водяными, кикиморами и прочей живностью. Христианизация превратила лесное население в «нечисть» и сильно снизила его плотность, но из людского сознания вывести не смогла. Существуют многочисленные подробные инструкции о том, что следует делать при встрече с лешим или кикиморой. Они (инструкции) разные: нечисть рекомендуется задобрить или обмануть, но почти никогда – напасть на нее. Вот, похоже, меня за лешего и приняли – поднесли дары и попросили не беспокоить. А кого, собственно говоря, людям бояться в лесу средней полосы, кроме «нечисти»? Волка, тигра, медведя, рыси? Ни одно из этих животных специально на человека не охотится – не те у него инстинктивные программы. Конечно, если попытаться играть с медвежатами или влезть в волчье логово, то можно поиметь неприятности. Судя по литературе былой современности, у человека, точнее, его дочеловеческих предков, в природе вообще был только один настоящий враг – леопард. В общем, я сильно осложнил себе жизнь – следить теперь станет трудно, поскольку народ испуган и будет настороже».
– Ладно, – сказал Семен своему спутнику. – Отнеси-ка посуду туда, где взял, скажи хозяевам спасибо (шутка!) и возвращайся. Пойдем в лагерь – там и подумаем, как жить дальше.
Усиленные размышления позволили родить лишь один мало-мальски приемлемый план: «Эти люди не живут здесь постоянно. Они сюда пришли на время – чтобы работать. Вряд ли они явились издалека. Надо посмотреть на их «гнездо», и все станет ясно. Наверное…»
– Пит, ты сможешь пройти по следу, который они оставили? Ну, туда, откуда они пришли?
– Дха, Сим-хон Ник-ич! – обрадованно отозвался питекантроп. – Оч-чень быс-ро мог-гу!
– Ну, быстро-то нам не надо, – унял его прыть Семен. – Пойдем вдвоем – как есть. Харчей у нас, если экономить, дня на три-четыре хватит. А барахлишко, чтоб ночевать, худо-бедно имеется.
– Дха-дха, Сим-хон Ник-ич!
Путь, и правда, оказался недолог. К вечеру следующего дня Семен брел по тропе (человеческой!) вдоль залома, плевался, матерился и повторял непонятную для его спутника фразу: «Догадался и понял я жизни обман!»
Не догадаться, конечно же, было трудно. Вал из веток и колючих кустов кое-где превращался в подобие плетня. Все это огораживало довольно обширную площадь, на которой среди обгорелых пней и сучьев обильно росла трава. Причем одного вида – с незрелыми еще колосками. Нечто подобное Семен когда-то видел – во время своего далекого вояжа на юг. Только никакой гари там не было, и конструкция изгороди была другой. Будучи крупным специалистом по ботанике, траву Семен определил как «скорее ячмень, чем рожь».
Тропа проходила по свободному пространству между пожогом и нетронутым лесом. Вероятно, оно было расчищено, чтобы ограничить распространение огня. Обойдя вокруг этого «поля», Семен уселся на ствол поваленного (не людьми!) дерева и стал размышлять:
«Во-первых: куда мы попали?! Ответ – на обжитую территорию. Народу тут гак много, что Пит потерял след. Здесь тропы, которые идут в разных направлениях! Может быть, для горожанина XXI века это еле заметные стежки, а по здешним меркам целые дороги. По одной из них мы и пришли сюда. Вопрос второй: что это значит? Как называется?! Называется романтично: „подсечно-огневое земледелие"! В конце палеолита?! Ну, да… Вспоминай, Сема, вспоминай все, что когда-то читал или слышал по этому поводу!
Ученые раскапывают древние очаги земледелия – Египет, Месопотамию, Южную Америку и другие. Они возникли примерно в одно время – 8-9 тысяч лет назад. Земледелие там было, в основном, поливным, оно оставило массу следов. И породило загадку: культурные растения не были там выведены, они были уже готовыми, откуда-то заимствованными. У кого мог заимствовать тот, кто был первым?! У инопланетян? Есть и такая версия. Только моим инопланетным „друзьям" инструкции не позволяют просто взять и отсыпать туземцам семенной пшенички, да и выродится она быстро. А вот Н. И. Вавилов еще в первой половине XX века высказал мнение, что изначально земледелие не было поливным. А каким оно было? Да вот таким вот: руби – жги – сей – жни! И никаких следов для археологов! Строго говоря, это еще не земледелие, но историю окультуривания растений можно смело удревнить на десяток тысяч лет. А в разгар последнего оледенения и в Сахаре, наверное, леса росли. С. А. Семенов так прямо и писал, что земледелие не могло возникнуть без выжигания лесов и саванн! Из этого следует, что изначально даже и не рубили, а просто жгли. То есть история такая: сначала просто пожог, потом подсека и пожог, потом подсека – пожог – примитивная пашня и, наконец, просто пашня без пожога. Где-то от основной линии развития ответвилось поливное земледелие, мотыжное и прочие разновидности. Все это происходило не от большого ума, не добровольно, а из-за увеличения народонаселения на фоне истощения ресурсов. В XIX веке русские крестьяне жгли уже не леса, а кустарник, который едва успевал вырасти на старой гари. И отказываться от этого занятия они не желали, пока правительство не заставило…»
В общем, интеллектуальный анализ ситуации радости Семену не принес. История собственного мира однозначно свидетельствовала, что раз уж человек занялся преобразованием природы, то он ее преобразует-таки. Настроение испортилось всерьез и надолго: «Сам Я – вождь и учитель народов, великий воин и жрец нового Служения Людей, взявшийся сохранить мир Мамонта, – столкнулся с неразрешимой проблемой! Бли-и-ин…»
В течение нескольких следующих дней они с Питом накрутили, наверное, не одну сотню километров по лесным тропам. И полян, и чистых долин в этих краях хватало, но они туземцев не интересовали, разве что в качестве мест для устройства поселений. Деревень поблизости обнаружилось аж четыре штуки. В самой большой было два десятка хижин из тонких бревен, а в самой маленькой – всего три. По-видимому, это были полуземлянки, которые отапливались по-черному. Чем дальше в глубь этой территории, тем чаще встречались выжженные делянки, засеянные ячменем и еще какой-то высокой травой без колосьев – в стебле было полно тонких волокон, разорвать которые стоило немалого труда. Встречались и брошенные делянки, активно зарастающие кустами и молодыми деревьями – в основном, березой. Те, что заросли еще не сильно, по-видимому, все-таки использовались – на них, кроме прочего, рос мак, причем в значительном количестве. А еще путники то здесь, то там натыкались на заросли растения, которое Семен хорошо знал и не любил с детства – крапивы. На некоторых брошенных делянках она составляла основную массу травянистой растительности. Семен заподозрил, что ее специально подсеивают, поскольку в стеблях содержатся крепкие волокна, а листья вроде бы пригодны в пищу – после соответствующей обработки, конечно.