Люди Церкви, которых я знал
Шрифт:
Во время оккупации нам приходилось очень тяжело. Мы едва не умерли от голода и недостатка самого необходимого. О нас тогда много заботилась твоя тётя Марули, которая теперь стала монахиней Феоктистой. Тайком ли, открыто ли, она находила способ принести нам хлеб. А в 48-м произошло ужасное: коммунисты убили нашего брата, монаха Модеста.
Модест стал монахом в 30-х годах в монастыре Лонговарда. Мой отец, постоянно его навещавший, рассказывал:«Всякий раз, когда я оставался в его келье, мне было непонятно, когда он отдыхает. Всю ночь он клал поклоны и молился на коленях. Клянусь, это правда: я никогда не видел его спящим. На богослужения он приходил
От братии его монастыря я также слышала хорошие отзывы. Он был человеком очень сильным и усердным в послушании. Он готовил еду, накрывал столы, читал во время трапезы, а потом мыл посуду. Никто из нас никогда не видел его ленящимся или трудящимся на монастырском послушании спустя рукава. Послушание никогда не было ему в тягость, каждое дело он всегда доводил до конца. Говорят, что столовые приборы он выравнивал по натянутой нитке!
Он очень желал священства, но из-за какой-то его немощи старцы не хотели просить о его рукоположении. Этой его слабиной воспользовался митрополит Херувим и, когда его перевели в город Трикала, он взял его с собой. (Все такие перемещения монахов никогда не оказывались полезными для Церкви.) Он рукоположил его в священника и поставил игуменом в монастыре Стайядон, а заодно поручил ему служить на приходе в одном горном селе возле Калабаки. Его священническое служение совпало по времени с годами гражданской войны.
В селе, где он служил, орудовали бандиты, которые одним вечером зашли в церковь и перевернули в ней всё вверх дном, написав на её стенах свои лозунги и всякие непристойности. За несколько дней до Вербного воскресенья он сделал им выговор за безобразие, устроенное ими в храме, и за надписи на стенах. Он предложил им собраться на сельской площади и поговорить. Когда, спустя несколько дней, он куда-то шёл, они схватили его и стали таскать из села в село. Когда наступило Вербное воскресенье, они проходили мимо одного села. Местный священник подошёл к ним и увидел, что они тащили его по земле за привязанную к шее верёвку, словно какое-то животное.
«Я умолял их, – говорил мне этот священник, – позволить мне взять его к себе домой, а утром привести его обратно, но они отказались. Я принёс ему тарелку с едой и одеяло, но они положили всё это так далеко, чтобы несчастный не смог дотянуться».
Через несколько дней, может быть, в Великую Пятницу, его убили, ударив сзади киркой по голове, а перед этим они его раздели, бросили на землю и избивали ружейными прикладами и палками, а потом ещё кололи штыками. Его мученичество произошло в районе Катара, неподалёку от села Малакаси.
Весть об этом дошла до моего маленького села в Великую Пятницу. После вечерни в селе раздался погребальный звон колоколов, и все начали гневно перешёптываться: «Партизаны убили киркой иеромонаха Модеста Андроманакоса». Так в тот год Великая Пятница стала для нас вдвойне скорбной».
Старица Парфения часто говорила мне, что после этого она три дня ничего не ела и просила Бога открыть ей, был ли её брат готов к мученичеству (так как он пребывал в грехе непослушания, уйдя из монастыря, в котором был пострижен) и действительно ли принял Христос его жертву. На третий день, когда уже смеркалось, она наяву увидела брата, стоящего на воздухе. Он сказал ей: «Не печалься, Парфения. Как только Христос меня увидел, то сразу позвал, раскрыв Свои объятия: «Иди ко Мне, Модест!»».
Мученическая смерть брата для старицы Парфении не прошла бесследно: у неё появилась сердечная болезнь,
Старица Парфения достигла больших духовных высот. Монахи Лонговарды часто спускались к ней в скромный исихастирий преподобного Филофея за наставлением и утешением. Она всегда приводила им мудрое изречение: «Исполнение первого слова старца – честь послушнику». В её сердце находились добрые слова и для мирян. Она всегда заканчивала своё наставление словами: «Возлюбим Христа», – и добавляла такие стихи:
Каждый, кто хочет счастья и радости в жизни,
должен от всей души Христа возлюбить.
Её любовь ко Христу понуждала её спрашивать даже у маленьких детей: «Как ты думаешь, увидим мы лик Христов в будущей жизни?»
Когда в 58-м году, уже после праведной кончины Парфении, я посетил старца Филофея, то он сказал мне с твёрдой уверенностью: «Твоя тётя спаслась. Она удостоилась вечной жизни за свою любовь ко Христу».
Когда она кого-то наставляла, то делала это в такой манере, которую я не знаю, как описать. Она не выставляла себя ни всезнайкой, ни святой, но чувствовалось, что сердце её горит желанием просветить других. Она не была монахиней, которая живёт на пожертвования, и в точности исполняла своё монашеское правило.
Люди, опускавшие в могилу её тело, говорили: «Она благоухает. Понюхайте наши руки, если не верите».
Это благоухание не было одним из обычных ароматов: Сам Бог дарует его тем, кто любил Его.
В своём исихастирии сёстры совершали богослужения и всенощные бдения по чину, который они переняли в обители Христа. На бдении праздника преподобного Филофея, 21 октября, едва старица начала петь предначинательный псалом[208], как лампада, висящая перед иконой преподобного, начала мерно раскачиваться, хотя не было никакого сквозняка: и окно, и дверь были закрыты. Увидев это, преподобная сказала: «Похоже, преподобному нравится наше бдение, раз он сам приводит в движение свою лампаду»[209].
Она очень заботилась о спасении своих родственников по плоти, и когда узнавала, что кто-то из них поступает вопреки Евангелию, то писала письма, в которых старалась исправить согрешающего. Благодаря её любящему сердцу всякому приходившему к ней казалось, будто он попал в рай.
У неё не было особого образования: она окончила лишь начальную школу, но писала грамотно и красиво. Она состояла в переписке с многими духовными людьми того времени. Она также писала стихи и церковные песнопения. К сожалению, монахиня, жившая в исихастирии после неё, сожгла все её рукописи, а заодно с ними и много других замечательных вещей, таких как письма, написанные рукой преподобного Арсения. Парфения была талантливой женщиной: она замечательно вышивала и рисовала. Теперь в исихастирии преподобного Филофея не осталось ни одной из её работ.
У старицы Парфении была ещё одна добродетель, превосходившая её возможности: милосердие. Если ей нечего было дать, то она, уходя, дарила свой платок.
– Прости, мне нечего тебе дать, возьми хотя бы мой платок. Я буду плохо себя чувствовать, если ничего тебе не подарю.
Подарив платок, она покрывала голову какой-нибудь тряпочкой, а сестра на неё кричала:
– Что ты опять сделала со своим платком?!
– Бедная Анастасия, что ты так кричишь из-за какого-то платка?
Она была человеком, внушавшим к себе уважение и почтение, поэтому и сестра относилась к ней с уважением, как к игуменье, и с благоговением, как к преподобной.