Люди, горы, небо
Шрифт:
– Наплава-то, наплава на ней… нашей дробью меченные! Помните, там, на рыборазводе Гаркавый из дробовика по ним стрельнул?
Шумейко взглянул на Ваську в упор.
– Так чья же все-таки сеточка?
– Не знаю. Сухая сетка. Кто-то спрятал. Не я.
Шумейко показал ему наплава, меченные дробью.
– С кем был на рыборазводе месяц назад?
Он не допускал даже мысли, чтобы директор рыборазвода стал якшаться с этим мелким шкодником: за Васькой стоял кто-то сильный и наглый.
– С Бескудниковым?
От неожиданности Шалимов признался:
– Нет, сам я… Моя это сетка.
– А может, все же рцборазводская, взятая «напрокат» Бескудниковым?
Васька молчал.
Шумейко, как-то
– Это так, в порядке обмена опытом, – Шумейко совсем не хотел бить его, просто сорвалось. – Как говорится, не за то меня отец бил, что играл, а за то, что отыгрывался. Соображаешь? Мы давали тебе возможность одуматься после той икры… оградили тебя от суда, щенок! Тебе нужно было ноги повыдергивать, откуда растут… еще за сестру должок не оплачен! Как дальше думаешь жить, спрашивается?
О сетке Шумейко уже не думал, чья она в действительности: эти меченые наплава сработают при случае безотказно. Показать лишь их директору рыборазвода – и поневоле признает, кому по слабости характера опять ссудил снасть, сданную «на хранение»… чья она в конце концов, кому за нее отвечать по закону: рыборазводу, Бескудникову или… или, быть может, самому Кузюмову!
Потапов горестно и с укором покачивал головой, глядя на Ваську.
– А и правда, как жить думаешь? Лодку тебе отдали – по суду ты прошел лишь в качестве свидетеля, нисхождение сделали, а?.. Да покеда все это терпеть нам? С кастетом, понимаешь ты, Шалимов, с ножом Шалимов, похабные частушки пионерам напевает, ворвавшись вечером в лагерь, Шалимов, опять же с ракетницей за пазухой – Шалимов!
Васька молча утирал кровь с рассеченной губы; удар, кажется, на него подействовал, шибанул в мозги, как вдох нашатыря; он даже обиделся, выслушав длинный перечень собственных прегрешений; взглянув на Потапова, бор-мотнул:
– Ну да. Ну да. А с атомной бомбой в кармане – случайно, не Шалимов?
Шумейко усмехнулся. Но и усмешка эта, как залог временного мира, не смягчила угрюмости задержанного. Васька стоял на своем: вообще он и не ловил ничего (сетку так взял, на всякий случай), а присматривал лужок для сенокоса. Корову старики держат – чем-то кормить ее надо зимой…
– Что ж, пусть будет по-твоему, – согласился Шумейко. – Каким же образом ты попал сюда? Может, обратно пешкодралом двинешь?
– Это не ваше дело. Найду как…
– Ну ладно. Пока не нашел, так и быть, садись, подвезем.
Плыли назад спокойно, без треволнений – все вниз и вниз по течению. Красота! Саша вышел подышать свежим воздухом, доверил руль Потапову; фарватер был изученный. Присел рядом с Шумейко. Тут же, чуть пониже, в корме, дымил папиросой Шалимов – сосредоточенно и независимо пускал гнутые колечки. То ли анализировал свое поведение, прикидывал, не допустил ли оплошности, то ли, что скорее всего, решительно ничего не прикидывал, ни о чем не думал.
Саша что-то такое давно уже вспоминал, какие-то свои приключения, и Шумейко, отходя сердцем после неудачной погони, мягчея, глядя на дурака этого Ваську (зла к нему почему-то не испытывал), уже начинал прислушиваться вполуха.
– …В общем стоим мы в паре с другим таким же катером за мыском острова Безымянного. Там и остров плоский как лепешка, но нас не видно. Банка Рискованная, к которой стягивались с утра пораньше те нарушители, нам тоже не была видна, но это поначалу и не требовалось, потому что весь их флот замечательно просматривался с островного поста. Постовики снабжали нас в засаде самой точной информацией. «Пусть они стягиваются, – говорит наш командир, правильный вообще парень; стоит себе, спокойненько курит натощак.
– Нам не к спеху, – говорит. – Мы обождем, когда они собьются в кучу поплотнее». Ну, а мы тоже, нам что, чай пока пьем, насчет марух судачим, команды ждем. Кормили нас на убой, а кроме того, каждому в море так называемый бортпаек ежедневно: плавленый сыр в баночке, колбасный фарш в баночке, сгущенное молоко в баночке, галеты и плитка шоколада. Верите, шоколад уже и не лакомством нам казался, осточертел больше рисовой каши. Все, видать, приедается, кроме картошки, рыбы и чая. Мы тот шоколад с размаху хрясь по столу – он в обертке на сто частей вдрызг, вот тогда разворачивай и пользуйся.
Даже Васька отвлекся от созерцания дымных колечек, сказал осипло:
– Давай, давай, трави дальше. Кончай уже про шоколад.
Видно, заинтересовался службой Семернина – увлекательная мотористу выпала служба, хотя и суровая; зато плюс ко всему шоколадом кормили.
– Ну в общем, – разгорячась воспоминаниями, продолжал Семернин, – подготовились мы в тот раз – комар носу не подточит. Нарочно заказали стальные тросы для кошек, а то капроновые нарушители обрубают. Только зацепишься – тут же и рубят чем поострей. Ну, вот команда – и вылетаем на предельной скорости из-за островка, носы круто задраны, пушки расчехлены, за кормой, значит, до неба буруны. И вместе с нами, секунда в секунду, только из-за другого острова, наперерез кавасачкам, захватывая их в клещи, вылетают еще два катера.
А кавасачки жужжат роем, вроде как припавшим к воде, даже не сообразят там поначалу, что случилось: заняты своим делом, дерут в наших водах капусту со дна, ламинарию. Словом, захвачены врасплох…
Вышло, конечно, по-нашему: загнали мы на банку целый косяк. Они тык-мык, туда-сюда, уйти не удается, но лезут, лезут нахрапом в проливчик между рифами и на меляки, куда, конечно, с нашей осадкой не сунешься. Вот точно, как Бескудников с нами в прошлом году шутку сыграл!
Командир, слышу, кому-то там в рубке сердито говорит: «Спортивную, мол, ведем войну: маневр на маневр, хитрость на хитрость, а иначе припугнуть – ни-ни…» Да-а, вот так…
Тут, братцы мои, у них там с мыса поднялись два двухмоторных самолета морской охраны и давай над нами да над банкой кружиться! Командир опять говорит: «Психические эффекты. Пожужжат, пожужжат и уберутся. Будем действовать».
Сразу, значит, команда осмотровой группе на шкафут, а оттуда в шлюпки. Ну и пошли мы абордажить. Три человека высаживаются на первую кавасачку, три на вторую, вот уже и буксиры на них заведены, а последняя в нашем закутке не дается, юлит между камнями. Я тоже в шлюпке сижу, гоняюсь как раз за этой последней, гребу до потери сознания.
А с их стороны летит еще один самолет, уже типа «истребитель», потом показался полицейский корабль, тоже прет к нам. Вот эта третья кавасачка как раз и помышляла дождаться своего сторожевика и под его прикрытием улизнуть. Но куда там улизнуть, когда банку окружили четыре торпедных катера, это же сила! Четыре шлюпки спущены с осмотровыми группами. Словом, мало-помалу зажали мы капустницу по всем правилам, а она все не дается, все между рифами… Шкипер руль перекладывает резко, рвет из стороны в сторону, сбивает нас, чтобы не приткнулись, а от рывков у него там и заклинило, крутятся на одном месте юлой. Бог шельму метит! И все же выправили они свою посуду – выбили руль из заклинки, только сами не заметили, как на камень сели. Волна схлынула, а они сидят, прилипли, лопочут что-то по-своему, переживают. Ну, думаю, готово, теперь уж им не отвертеться. Только я так прикинул в уме, а тут опять волна их слизнула, у них винт, оказывается, можно поднимать. Вот их и слизнуло тихонечко, опять, черти, на воде шуруют. Только ни к чему все это, мы уже рядом, тянем их к борту кошками. Но и тут не зевай. Какой-то там опухший, с усиками, ка-ак долбанет меня веслом по рукам, света белого я невзвидел. Ну, в горячке ответно ему присветил – пока, значит, до корабля, пока еще наша маленькая власть…