Люди и боги

Влодов Юрий Александрович

Гремучей змеей изогнулся Исус: «Что значил без Евы Адам?! За стон Магдалины, за потный искус, Я всех вас предам и продам!.. Чиста ли в разбитом колодце вода? — Колодец зацвел и протух… А жажда придушит: лакай, — не беда!» Иудина плоть прошептала: «О да!» «Умри!..» — воспротивился дух.

* * *

Как любила Христа Магдалина!.. Извивалась под грязным плащом, Улыбалась похабно и длинно И толкала Иуду плечом… А пустыня, в предчувствии чуда, Обмирала и куталась в хмарь… Как любил Магдалину Иуда!.. Как ласкал Магдалину Иуда!.. Как

терзал неподкупную тварь!..

* * *

Когда тащила римская военщина Хмельную Магдалину под кусты, Она уперлась, в ней восстала женщина Почти непостижимой чистоты. Она вскричала: «Эти груди тленные Сам Божий Сын вылизывал, как пес!..» Услышал Некто. Сплюнул во вселенные И оскорбился, видимо, всерьез. И тут же застучали топоры До срока, до положенной поры. И, устрашая глупого Христа, Над миром воспарила тень креста.

* * *

И топнул Яхве: «Встань! Очнись, плебей! Яви, Иуда, преданность сыновью!.. — И страшно крикнул: — Выродка убей!.. Убей урода! — и упейся кровью!..»

* * *

Друг друга предали… И — сразу легче стало. Иуда — горяч и смугл — Шагал из угла в угол, Шагал из угла в угол, Терзал запотелый ус!.. А мысль долбила по нервам: «Успеть бы предать первым! Суметь бы предать первым!.. Пока не предал Исус!..»

* * *

Переплелись пути добра и зла: Святой продаст святейшего под мукой. Пастух — и тот вонючего козла С пахучим агнцем спутает под мухой… Над Иудеей — огненный клубок, Вокруг пески, шипящие, как щелочь… И черт-те знает, кто там — полубог, А кто, простите, — завтрашняя сволочь!..

* * *

Есть версия о том, что у Пилата Была ума казенная палата. Пилату доложили: «Ученик Учителя запродал». Тот сказал: «Ученика повесить как собаку! — И, уходя, добавил: — Я — солдат». И много лет протяжно пахнет псиной То дерево, что мы зовем осиной. Иудова баллада Вот еврей еврея продал, В кошелек награду ссыпал, Летний дождь на землю выпал, А казненный — душу отдал. Но пока еще казненный Испускал глухие вздохи, Этот самый награжденный Мыслил так: «Дела неплохи, Даже очень. И покуда Живо кесарево слово, Будет жить еврей Иуда — Страж спокойствия земного». И с чего нам бить тревогу? — Невредимо, слава Богу, Наше собственное тело… А безбожный — душу отдал!.. И кому какое дело, Что еврей еврея продал?!

* * *

Иуда взял бездарно — серебром. Сбил цену на предательство людское. И праведный над ним разверзся гром! А взял бы золотом — хоть помер бы в покое.

* * *

Все скрестилось. И Спаситель поднял голову, Желчным оком разжигая произвол. Как секирой по расплавленному олову, По глазам первосвященников провел. «Разве истина в кровавой человечности?! Ха! — явились на позор, как на парад!..» И таилось в предвечерней лунной млечности Ухо Богово — округлый аппарат… Покатилась иудейская история Каплей крови по Господнему ребру… И, похожие на пепел крематория, Пейсы старцев трепыхались на ветру.

Иномирец

Триптих-гипотеза

Иномирцу тесно во Христе, — Еле уместился на кресте.

1

Над Иудеей, прокаженной и святой, Над человечьей срамотой и суетой, Провисло корабля мерцающее дно, И тучей грозовой окуталось оно. И псевдобога тяжеленная рука В миг расставанья по-отечески легка. И псевдочеловек, прекрасный и нагой, На огненный песок ступил босой ногой… И хлынул ливень…

2

— Я — сын Господен! — что тебе во мне?! — Нет, погоди. Однажды на войне (Когда еще у кесаря в опале Я не был) мы в шатре походном спали. И я спросил: как долог римский век? Ответил кесарь: «Мир стоит на страхе! Но помни: розы не растут на прахе!..» Мне жаль его… Он слабый человек… А я живуч, коварен и силен. Мой череп слишком густо заселен Идеями, угодными судьбе. Моя удача — кроется в тебе! Смирись, мой сероглазый пьедестал!.. — Прости, Пилат! — я так от вас устал!.. — О, мудрый плут! Я верю в наш венец! Легенда есть, но надобен конец! — Эй, стража!..

3

Что видел Ирод? — только молнию в пыли… Что слышал Понтий? — только бабий стон земли… Взглянул с креста Христос на космолетный след, И сам закрыл глаза. На много тысяч лет.

Книга третья. «Едет Спаситель на драном осле…»

* * *

Странные слухи о странном после: Хохот и гогот в народе посеяв, Едет Спаситель на драном осле, Едет Спаситель спасать фарисеев… Пьяным народом гоним и храним, Ногу поставил в тряпичное стремя… Бог на осле! И, как крылья, над ним Пагубно свищут Пространство и Время!..

* * *

Из песков — жара утробья Смертной тяготой томит. И ледовые надгробья Чужемирных пирамид. Над загадочным Египтом Солнца сплющенный вопрос. И божественный постскриптум: Ослик, Дева и Христос.

* * *

Такая жуть, такая дичь в пустыне, Что дьяволом почувствует себя Не только дух, но даже раб земной… «Эй, — кто живой?! Ни ворона, ни крысы… Гадюка проблеснула по бархану, Как жалкий отголосок Божьей мысли… Кто прячется во мгле?!» «Я — тень твоя!.. Твоя судьба по имени Иуда!..» «А-а… Это ты… Меня предупредили, Что ты живуч… Ты сделаешь свое…» «Бессмертен дух! — и тень его бессмертна!.. Но тень имеет свойство отделяться… Да и судьба, как зеркало времен, Живет своей неуловимой тайной…» «Ты знаешь больше, чем дано рабу. Чтоб не прослыть в легендах слабовольным, Бог как бы отвергает всю палитру Полутонов… Ты понял, иудей?..» Так повстречались Небо и Земля. Добро и Зло соприкоснули крылья. Два мира параллельных в одночасье Пересеклись крестом…

* * *

Сохнут простиранных тучек простыни… Божий безумец уходит в пустыни… А по следам боголепного сына Вяло хромает приблудная псина. Ищет безумец блаженное место, Месит ногами песчаное тесто. Псина натертую лапу замоет, В спину Мессии по-бабьи завоет. Ветры взывают: «Ах, дети вы, дети! Дети вы, дети! — куда же вас дети?! Все мы срамны в этом мире убогом, Все мы равны перед Господом Богом…» Ветры по-бесьи пески подвевают… Да в занебесье свищи подвывают… Так и бредут — обреченные, в паре, Две сироты… Две безумные твари…