Люди и боги
Шрифт:
Капитан Бамбер сказал:
— Леди София, я сочувствую вам по случаю разлуки с супругом.
— Что и говорить… — только вздохнула герцогиня.
— Водная стихия — первейшая в мире разлучница. Пока ты в море, носишь любимых в своем сердце и молишься, чтобы встретиться снова.
— До чего красиво сказано! — леди София обронила слезу. — Вы правы, капитан, я так и поступаю.
Потомок задал вопрос:
— Ваша светлость, позвольте поинтересоваться, как поживает ваш благородный сын?
— Спасибо за заботу, —
Моряк возразил:
— Нет-нет, миледи, это не пустая вежливость. Мне взаправду интересно. Мы-то с кайром Джемисом, первым вассалом вашего сына, не одну миску похлебки съели. Так что герцог Эрвин нам родней и ближе всех других лордов. Скажите, все ли с ним хорошо?
— Ох, лучше и не бывает… Он весь в политических делах, государственных заботах. Совсем не имеет времени на семью…
Боцман Бивень — самый наглый лжец в команде — взял на себя наиболее трудную часть.
— Ваша светлость, хочу с вами поделиться немножко. Знаете, я-то на Фольте бывал три дюжины раз. Каждую там улочку излазил, в каждом кабачке выпил. У меня и прозвище раньше было — Фольтиец. Ну, до того, как Бивнем прозвали. Так вот, подметил я одну штуку: фольтийцы очень любят обо всем договариваться лично. Встретятся вдвоем — с глазу на глаз, мужчина с мужчиной — и обсуждают все, что надо. Но если кто-нибудь вместо себя пошлет жену или сестру, или, например, матушку — никакого толку не будет. Скажут: э, нет, это не по-фольтийски!
Кайр Гленн из эскорта миледи схватил Бивня за грудки и пронизал таким взглядом, что боцман выпрыгнул бы за борт — если б не был схвачен за грудки.
— Ты намекаешь, что герцогиня София — плохая переговорщица? Взвесь-ка получше свои следующие слова!
Боцман замахал руками:
— Нет-нет, что вы! Леди София очень прекрасно говорит. Лично я бы ее все время слушал! Я ж не о миледи, а о Фольте. Такие у них обычаи, что поделаешь. Нужно иметь очень уважительный повод, чтобы вместо себя прислать женщину на переговоры.
— Благодарю за заботу, — печально сказала герцогиня. — Мой сын имел столь уважительную причину, что оценит самый чистокровный фольтиец. Если Эрвин покинет столицу, злой Кукловод непременно воспользуется этим, захватит престол и учинит кровавый хаос, во славу Темного Идо. Питая огромное уважение к Фольте, Эрвин хотел направить с посольством своего ближайшего родича. Конечно, сначала выбор пал на отца, но…
Леди София запнулась, сглотнула комок в горле. Кайр Гленн предложил ей платок, она мужественно отказалась.
— …но свет очей моих не смог встать из постели. И тогда мне пришлось взять посольство на себя, невзирая на всю горечь расставания.
Бивень растрогался и ушел, чуть не плача.
Моряки обсудили полученные сведения и пришли к единодушному выводу: грей не соврал. Герцог Эрвин действительно выпер на Фольту родную мать. Шкипер с его странными притчами был послан затем, чтобы хоть немного развлечь герцогиню. Но какое тут развлечение, если больной муж лежит в постели, а жена должна ехать на другой край света по приказу собственного сына! Команда прониклась глубоким сочувствием к леди Софии и использовала любую возможность порадовать ее чем-нибудь — кофием ли, теплым пледом, интересным рассказом или кружкой лидского орджа.
Добрые моряки были бы сильно озадачены, узнав, как леди София обманула их.
Истинная правда, что после острой перепалки герцог Эрвин послал маму в путешествие. Правда и то, что ей пришлось оставить тяжело больного супруга. А ложь в том, как восприняла все это герцогиня.
В минуту, когда сын сказал ей: «Отправляйтесь на Фольту», — леди София ощутила робкую надежду. Она не смела поверить, ведь чудес не бывает, особенно на Севере. Что-нибудь сорвется, Десмонд настоит на своем, Эрвин отменит приказ. Не найдется корабль, в Палате случится нечто дикое, вспыхнет чей-нибудь очередной мятеж, Кукловод начнет войну… Нельзя же всерьез верить, что ее отпустят в путешествие одну, без присмотра, на все лето!
Но дело шло своим чередом. Был назначен эскорт и найден корабль, служанки собрали багаж, Эрвин дал напутствия — и родственные, и политические. Предложил матери провожатого, немало ее встревожив: конечно, сейчас дадут мне железного вояку, вроде Стэтхема… Но провожатым оказался судья. Пресветлая Агата, лучшего спутника и придумать сложно!
Час от часа ее надежда крепла, превращаясь в хмельную радость свободы. После безвылазного года в затхлой больничной палате — на волю, в море, под парусами! О, боги!
Она не посмела бы уехать, если б мужу угрожала смерть. Но благодаря зелью Мартина Шейланда супруг пошел на поправку и точно не собирался на Звезду.
Совесть не позволила бы уехать и в том случае, если б Эрвин просто предложил. «Матушка, не желаете ли отдохнуть, развеяться?» — «Нет, что ты, долг велит мне быть при муже…» Но Эрвин не предложил, а приказал — и за это София была ему безумно благодарна. Все вокруг, даже Десмонд, осуждали поступок Эрвина. Одна София знала, какой бесценный подарок сделал ей сын.
Понадобились все театральные навыки, чтобы скрыть от вассалов свою радость. Десмонд, конечно, расстроился бы, узнав чувства жены. Она горевала изо всех сил, вздыхала в предчувствии разлуки, роняла скупые слезы… Торопила слуг со сборами: «Ох, я бы рада остаться… Как жаль, что приказ герцога не терпит промедлений». Когда поезд тронулся с вокзала Фаунтерры, леди София окончательно поверила в свою свободу. Она чуть не рассмеялась от радости, но вовремя спохватилась: судья-то сидел рядом.
Седой спутник огладил усы, сыграл на чимбуке мелодию в ритм хода поезда. Потом сказал: