Люди и те, кто против них
Шрифт:
Тренеры, а дети их звали мастерами, были смешные и добрые. Но порядок и дисциплина для них были главными! Никаких ссор, никаких потасовок! И никаких прогулов, да никто и не собирался прогуливать: разве придет кому-то в голову прогулять такие замечательные занятия? Все детские достижения заносились в тетрадь, и в конце года мастера распределяли награды - деньги или игрушки - соразмерно этим достижением.
– А ты кем была?
– спросил Хасани.
Они сидели на полустанке и пили пиво, которое Юнче отобрала у Хасани. Она морщилась и бранилась,
– Я занималась гимнастикой, - отвечала Юнче.
– Да и всем остальным понемногу. Ой, как уставала! Врач предупреждал меня, что не выдержу, но я выдерживала. Спала чуть-чуть, засыпала с книгой. Ты, парень, в детстве читал книги?
Мальчишке очень польстило, что про его детство сказали в прошедшем времени. Его все больше покоряла эта девчонка, ее щуплая фигурка и веселые глаза. Только чего она хочет?
– Как ты попала в Европу?
Многих из интерната отправляли в Европу. Как она догадывается, это было выгодно, тратились какие-то деньги и не платились какие-то налоги. Но подробностей она не знает. Сначала ее послали на Альбион, потом в Свисландию, Галлию и, наконец, Аустрию. Такие же интернаты, спортшколы, общежития, и, наконец, согласилась ее взять одна почтенная фрау, которой было скучно одной. Люди там добрые, приютили сиротку...
Юнче вдруг замолчала. Она посмотрела вдаль, куда уходили тонкие рельсы и как агаты копились облака, чтобы с ревом наброситься завтра на полустанок и облить его быстрым холодным дождем.
– Оставим... Сейчас мне просто некуда идти, - услышал Хасани.
– Не поможешь снять комнатку?
Да, все сводилось к тому, что ей негде жить, потому что ее интернат лежал в развалинах, а мастеров так быстро не найти. Да и свои у них проблемы теперь, наверное.
К тому времени война еще не началась, но Остров, да и Побережье грозили кулаками в сторону Столицы. Кое-где взрывалось. Кое-где убивали и жгли. Все ждали и ненавидели друг друга. Повторяли опасливо: Остров... Побережье... Великодержавная Федерация... Президент...
Хасани жил на окраине Злого. Да, можно найти место, но... В доме обвалились некоторые стены, не было дверей, кто-то выбил окна. Да, Побережье - теплая страна, на деревьях яблоки и абрикосы, да только водопровод не работает, электричество тоже... Тетка одна торгует керосином и восковыми свечами, где берет - не говорит, а Хасани живет как бы с ней. Но комнат свободных много. Все ведь уехали давно или умерли...
– Идем, - сказал Хасани.
– Только у нас правила и общак. И тебе надо зарабатывать.
– Буду показывать фокусы...
– мрачно сказала Юнче.
– Документы бы раздобыть. Кстати, если не понятно: интиму у нас не бывать. Ближайшие три-четыре года точно, а там видно будет.
У мальчишки заполыхали уши от неожиданности. Именно от неожиданности и неуместности этой темы, а не от самой темы, конечно... А Юнче вроде бы не считала, что сказала нечто особенное. Конечно, Европа... В Европе обо всем предупреждают заранее, тем более, во всем, что касается такого важного!
Хасани не удержался:
– Вот это девчонка!
– вслух сказал он. И поспешил за ней.
Конечно, фокусы она показывать не стала, если не считать фокусами все ее поведение и даже факт ее существования. Люди удивлялись, видя ее хлипкое тело - это спортсменка? Олимпийская чемпионка? Что вы говорите! Юнче сначала не говорила, а потом привыкла к этим людям, и призналась, что больна.
– Простудилась, - уточнила она.
– Долго валялась на холодном полу. И на земле потом. Сейчас я уже никакая не спортсменка.
Юнче заставила Хасани бросить его пиво и газеты. Она испытывала просто необъяснимую ненависть к этим газетам! Они нанимались собирать фрукты, стирали белье, бегали и выполняли поручения на рынке. Юнче бегала быстро, и все время смеялась на бегу. Да, она смеялась, и никто не мог это объяснить.
Она покорила и тех, кто раньше давал Хасани работу. Хотя это были странные люди, не любившие отпускать от себя кого бы то ни было. Хасани боялся их, и терпел их снисходительное обращение. Но появилась Юнче, и у местных хозяинов опустились руки, и они заулыбались. И отпустили Хасани.
В том дворе, где они жили, вечерами собирались. По-соседски сидели, пели песенки, вспоминали. Рассказывали, у кого кто умер или спился... или сел, или уехал. А кого-то избили милиционеры. Эти - они все словно были другой национальности - жирные, потные, уверенные, жадные. От них откупались, чтобы не били, чтобы не отнимали все деньги и продукты, чтобы не разоряли сады, но они появлялись снова и снова.
На этих посиделках стала бывать новенькая, Юнче Юзениче. Ее стали ждать, за ней приходили. Она изысканно благодарила всех собравшихся и рассказывала. Она никогда не прятала глаз от слушателей и всегда улыбалась. А ее рассказы!..
Когда она жила на Альбионе, там, в Европе, дети занимались и плаванием, и греблей, и бегом, с барьерами и без, и играли в футбол. И как будто в том свежем и звонком, веселом воздухе у Юнче прибавились силы, перестали сниться плохие сны, и хотелось прыгать и бегать втрое больше, чем здесь, в интернате...
– Хотя я никогда не мечтала попасть на Олимпиаду, а делала это просто так, больше ведь ничего не умела. Спасибо мастеру, что отправил меня в Европу, там были такие ребята, такие удивительные люди!
И мы ловили рыбу и ходили на охоту... Мне нравилось стрелять, продолжала вспоминать Юнче.
– На Альбионе мы охотились на куропаток. Здесь таких нет, жирные и ленивые - и вкусные. Мы их жарили сами! Был у нас одно время такой дикий лагерь, скауты приезжали со всего мира, и вот - командир устроил проверку. Всех разбросали по лесу, по Скотлэндским горам, и каждый выживал, как мог, целый месяц!
Правда, с револьвером не поохотишься, а ружье мне быстро надоело. Мне нравились именно револьверы.