Люди книги
Шрифт:
— Даже и у вас, евреев, должны быть… молитвенники.
— Ну, разумеется. У меня, например, есть сиддур, а в седер мы читаем Аггаду, но я не думаю, что ей нужны серебряные застежки. Это все скромные издания, обыкновенные переплеты. Конечно, следовало бы иметь что-то получше. Я давно собирался…
Хиршфельдт остановился на полуслове. Черт возьми. Этот человечек снова заплакал. Одно дело — женские слезы, он к ним привык. Иногда они даже бывают очаровательны. Приятно бывает утешить женщину. Но мужские слезы… Хиршфельдт скривился. Первым мужчиной, заплакавшим на его глазах, был отец. Случилось это в ту ночь, когда умерла мать. Это
Вот и сейчас он испытывал мучения. Хиршфельдт бессознательно закрыл руками уши: лишь бы ничего не слышать. Ужасно. В какой, должно быть, Миттл безысходности, если так рыдает. На какой отчаянный поступок пошел, погубив семейную Библию!
И затем, совершенно неожиданно, Хиршфельдт разбил стену, выстроенную им за долгие годы. Отнесся к рыдающему не как врач к страдающему пациенту, а как человек, посочувствовавший горю другого человека.
— Ну, будет вам, герр Миттл. Успокойтесь. Я напишу доктору Эрлиху в Берлин и попрошу для вас курс инъекций. Лечение можем начать со следующей недели. Не могу гарантировать вам результат, но мы можем надеяться…
— Надеяться?
Флориен Миттл поднял глаза и взял платок, который протянул ему доктор. Надежда… этого достаточно. Для него это было все.
— Вы в самом деле поможете?
— Да, герр Миттл.
И он увидел мгновенное преображение узкого изъязвленного лица Миттла. Хиршфельдт почувствовал себя еще более великодушным. Взял застежки и встал. Обошел стол, приблизился к Миттлу. Тот прерывисто дышал и вытирал глаза. Хиршфельдт готов был отдать ему застежки: пусть вернутся на законное место.
Но в этот момент свет упал на серебро. Какие изысканные розы. Розалинда. Ему нужно дать ей прощальный подарок, когда она вернется из Бадена. Роман следует начинать и заканчивать с каким-нибудь щегольством, даже если вел себя при этом небезупречно. Он пригляделся к застежкам. Да, ювелир — настоящий мастер. Хиршфельдт знал человека, который мог бы сделать из этих застежек пару сережек и отличные запонки. Пышная красавица Розалинда предпочитала мелкие ювелирные украшения.
Зачем ему беспокоиться о семейной Библии Миттла? В конце концов, она существует, в отличие от гор Талмудов и других еврейских книг, которые столетиями бросали в огонь по приказу церкви герра Миттла. Ну подумаешь, не будет у нее застежек! Эрлих запрашивал за свои инъекции невероятную сумму. Сережки для Розалинды были лишь частичным возмещением за то, что ему придется потратить. Он снова взглянул на застежки. Заметил перья, окружавшие розы. У них был изгиб, намекавший на крыло. Стыдно было бы и их не использовать. Возможно, ювелир сделает вторую пару сережек. На мгновение он подумал о нежной коже и о васильковых глазах…
Нет. Не для нее. Пока нет. А возможно, и никогда. Впервые за долгие годы он не испытывал потребности в любовнице. У него есть Анна. Стоило Хиршфельдту подумать о ней и представить, как прикасается к ней чужая рука — мгновенно вспыхивало желание. Он улыбался. Очень кстати. Пара крылышек, сверкающих из-под темных волос его падшего ангела.
Ханна
Вена, 1996
Я отложила отчет и заметила,
В мозгу мелькали разные сценарии. Застежки слабо держались и потому были утрачены. Почернели, и их ценность не бросилась в глаза. Почему семья Коэн их не очистила? Возможно, не поняли, что черный металл — это серебро. «Нефункционирующие», «механически изношены» — отметил Мартелл, что, возможно, означало, что они не были собраны и не прижимали листы пергамента. В любом случае, Мартелл отправил их в чистку и передал переплетчику, с тем чтобы тот установил их на новый переплет. Если они и в самом деле были переданы. А что, если Мартелл их просто украл, ведь они ему так понравились. Но нет, этого не может быть. На переплетных досках есть бороздки. Переплетчик собирался установить застежки. Следовательно, Мартелл не мошенник.
Застежки поступили в переплетную мастерскую. А может, и нет, может, они попали к серебряных дел мастеру для починки механизма. Вернулись ли они в музей? Это был следующий вопрос. Я вынула из ящика последнюю папку.
В ней было десять документов, все на немецком. Один из них вроде бы счет или счет-фактура. Почерк ужасный, но имелась подпись. Всегда молишься, чтобы была подпись. Имя — словно путеводная нить, ведущая тебя по лабиринту. На полях счета что-то было записано, уже более разборчивым почерком. Другие документы представляли собой переписку между Государственным музеем Вены и Национальным музеем Боснии. Взглянув на даты, я увидела, что переписка охватывала несколько лет. Кажется, речь шла о приготовлениях к возвращению Аггады, но относительно всех подробностей я оставалась в полном неведении.
Пришлось пойти на поиски фрау Цвейг. Не годится расхаживать по чужому музею с архивным ящиком под мышкой, но нельзя оставить документы без присмотра, а ждать я не могла. Когда добралась до ее кабинета, увидела, что она о чем-то заинтересованно беседует с маленьким серым человеком: седые волосы, серый костюм, даже галстук у него был серым. В коридоре дожидался своей очереди прыщавый юноша в черном костюме. Фрау Цвейг была похожа на яркого попугая лори, запертого по ошибке в клетку с голубями. Увидев меня, она жестом показала, что освободится через несколько минут.
Верная своему обещанию, она проводила серого человека с каким-то поручением, а юного Мистера Блэка попросила обождать. Мы вошли в кабинет.
Я затворила дверь.
— Ну-ну, — сказала она, — похоже, вы вышли на скандал! Можете мне поверить, нашему музею он необходим.
— Да я толком и не знаю, — ответила я, — но установила, что, когда книга к вам поступила, у нее имелись серебряные застежки, и, согласно документам, Аггада ушла от вас уже без застежек.
Я быстро рассказала то, что прочитала, и подала ей документы на немецком языке. Она вынула очки в зеленой оправе и нацепила их на курносый нос. Счет-фактура был, как я и надеялась, от переплетчика, имелась и фамилия или часть фамилии.
— Вроде бы Миттл. Подпись ужасная, не могу разобрать имени. Но Миттл… Миттл… я встречала это эту фамилию раньше. Кажется, он был переплетчиком, и одно время музей часто пользовался его услугами… Вспоминаю его в связи с имперскими коллекциями. Я легко могу это проверить. В прошлом году мы внесли все данные в базу компьютера.