Люди, которые всегда со мной
Шрифт:
Вера вышла под дождь – он еще не угомонился, но уже не свирепствовал и не бил наискосок, сшибая с ног шквальным ветром. Уста Амбо принялся выгонять из часовни стадо – коровы одна за другой осторожно вылезали в пролом в стене, кротко мычали, Найда подгавкивала их мычанию, словно подбадривала.
– Цо-цо, – увещевал старик. Вера насчитала семь коров, надо же, подумала, в темноте казалось, что их больше.
– Петрос, помоги убраться, – попросил пастух. – Коровы-то неразумные, не понимают, где можно покакать, а где нельзя.
Они сорвали несколько больших листьев лопуха, скрылись в низком
– Удачного вам дня, – крикнул пастух и погнал коров к мосту. Впереди, высоко задрав морду и водя тяжелым, размокшим от дождя хвостом, бежала Найда. Вера проводила ее долгим взглядом, рассмеялась: «Смотри какая важная».
– Ну еще бы! Хозяйка стада! – улыбнулся Петрос. – Пойдем. Обопрись о мою руку.
Они добрались до тропинки, осторожно пошли вверх – впереди, не выпуская руки жены, ступал Петрос, следом шла она. На полпути он остановился, обернулся к старому кладбищу, стал что-то выглядывать сквозь редеющие потоки дождя. Вера терпеливо стояла рядом, ждала. Оборачиваться не стала.
– Я на могиле деда и бабушки хлеб оставила. Наверное, его дождем смыло.
– Ничего.
Он пошел дальше, ступая приставным шагом. Влажная земля сыто чавкала, хваталась скользкими пальцами за обувь, норовила стянуть ее с ноги. Приходилось поджимать пальцы и немного косолапить, чтобы не остаться без туфель. Дождь унимался, совсем уже моросил, кричали петухи, макушка Восточного холма переливалась лучами солнца. Возвещая наступление нового дня, стремительно возвращалось летнее утро.
– Тебе надо прекратить эти хождения на кладбище, – обернулся к жене Петрос.
– Мне так спокойней, – отозвалась Вера.
– А мне нет. И мать переживает. Пора смириться с тем, что случилось.
– Ты смирился?
– Нет. И не смирюсь. Но я с этим как-то молча справляюсь, Вера.
– А я что, кричу на каждом углу?
– Не кричишь. Но твои постоянные походы на кладбище… В этом есть что-то очень неправильное, откровенно демонстративное, словно ты говоришь всем – хотели этого, вот и получайте.
– Но они же именно этого хотели. Чтобы я ходила по всему кладбищу и поминала предков. Каждого. И гадала, в чьей могиле похоронена Ниночка.
– Вера, беда ведь не в том, с кем и как похоронили нашу дочь, а в том, что она умерла. Неужели ты этого не понимаешь?
– Понимаю. Но…
– Подожди! Хорошо, представь, что у Ниночки есть отдельная могилка. С надгробным камнем. Это тебя как-то бы утешило? Или, может, оправдало бы ее смерть?
Вера сердито выдернула ладонь из руки мужа:
– Не смей держать меня за дуру!
– Я и не держу. Я задаю тебе простой вопрос.
– Нет у меня ответа на твой вопрос!
Петрос хмыкнул, протянул жене руку:
– Пошли.
Остальной отрезок пути они проделали в молчании. Когда добрались до края тропинки, Вера вздохнула с облегчением – самая трудная часть дороги осталась позади.
– Я понимаю, что ты хочешь до меня донести, – нарушила молчание она. – И где-то с тобой согласна. В психологии это называется вымещением. Когда человек, чтобы защитить свою психику, бессознательно переносит то, что
– Не в первобытные. Поэтому, когда я умру, тебя со мной в могилу не положат. Вот, будь я фараоном, тогда другое дело.
Вера невольно улыбнулась. Петрос обнял ее за плечи, прижал к себе.
– Вера, нельзя бесконечно бегать по одному кругу. Ты изводишь себя, не спишь ночами, плачешь. Пожалей хотя бы дочку. Она ведь тоже переживает. Спит с игрушками, боится темноты.
– У нас в детстве тоже были страхи.
– Одно дело детские страхи, и совсем другое – взрослые страхи, которые мы навязываем им. Она хоть и маленькая, но все чувствует, все понимает. Ты думаешь, зачем она выкинула твою косу в реку?
Вера прижала ладонь к горлу, туда, где, высоко подскочив, бешено заколотилось сердце.
– Вчера она выспрашивала у Тамар, почему ты так часто ходишь на кладбище. У тебя выяснять не стала, побоялась расстраивать, – продолжал Петрос.
– Зачем нужно было рассказывать ей о Ниночке? Если бы она не знала, не стала бы переживать.
– А почему нет? Вера, дети – маленькие взрослые, они не терпят снисходительного к себе отношения. Ты учительница, знаешь это лучше моего. Почему мы должны им недоговаривать? Она спросила – я ответил. Она имеет право знать, что у нее была старшая сестра.
– Какое-то странное у вас отношение к детям, вы их совсем не щадите. Здесь каждый, каждый ребенок с рождения знает не только о своих ушедших родственниках, но даже о резне знает. Разве это правильно?
– Ты предпочла бы, чтобы твоя дочь выросла манкуртом?
– Нет. Но зачем говорить детям то, к чему они не готовы?
– Затем, Вера, что, если ребенок спрашивает, значит, он готов к ответу. Иначе он спрашивать не будет.
Дорога, резко вильнув, повернула к их дому. На крыльце, прижав к груди игрушечного зайца, стояла Девочка. При виде родителей она сделала шаг вперед, но спускаться по лестнице не стала. Вера взлетела вверх по ступенькам, прижала ее к себе.
– Испугалась грозы?
Девочка обвила шею матери руками, прижалась щекой к ее щеке:
– Не-а, не испугалась. Сначала я спала, потом проснулась, потом слушала грозу. Потом я искала вас. А потом просто ждала.
Бабушка Шушик
У Таты две младшие сестры – Шушик и Кнарик. Девочка называет их бабушками и любит одинаково сильно. У Таты два младших брата – Сергей и Жорик. Они давно переехали в другой город, и Девочка видится с ними раз в год, на Пасху. В этот день Меликяны собираются в своем родительском доме, там, где живет нани Тамар. Нани накрывает традиционный пасхальный стол – с крашеными яйцами, обязательной отварной рыбой, зеленью, сырами, красным вином, несладкой выпечкой. Они сидят допоздна, говорят о чем-то своем, вспоминают. Сморенная их долгим разговором, Девочка засыпает, положив голову на колени нани. Та сдергивает косынку, накрывает правнучку – шелковая бахрома забивается за ворот, щекочет подбородок и шею.