ЛЮДИ КРОВИ

Троуп Алан

Не получив от меня ответа, она нехотя плетется вниз, в каюту.

– Надеюсь, я не помешал? – говорит Артуро.

– Вовсе нет, – отвечаю я. Я с трудом подавляю порыв извиниться за свою невоспитанную жену.

– Кстати, спасибо за помощь в этом деле с «Карибским талисманом».

Латиноамериканец сверкает белозубой улыбкой:

– Всегда рад служить. Мои люди сказали мне, что такого пожара в округе давно не было. Горело целый день. Все служащие сгорели в офисе. Такая реклама «Карибскому талисману»!

– Отлично, – киваю я,

благодарю Артуро за охрану дома и прошу его связаться с Джереми Тинделлом и сказать ему, что ближе к вечеру я верну лодку.

– Вряд ли Джереми будет рад услышать мой голос, – говорит Артуро, бросая взгляд на катер, и улыбается. – Я бы на твоем месте вымыл палубу.

С Джереми случится припадок, если ты вернешь ему лодку в таком состоянии. Во всяком случае он будет ныть неделями.

Я пожимаю плечами:

– Так это же его обычное поведение.

Артуро кивает.

– Черт возьми, славно будет снова вернуться в офис! – мечтательно восклицает он.- Я даже по Джереми соскучился. Хотя он-то, думаю, вовсе не горит желанием видеть ни тебя, ни меня. Ну, так что ты думаешь об этом парнишке?

Я недоуменно поднимаю брови.

– О Сантосе, – поясняет он. – Как тебе понравился отчет? Тинделл прислал мне копию.

– Я его еще не читал,- говорю я, вспомнив о конверте в ящике стола.- У меня не было времени.

– Не было времени? – удивляется Артуро. – Чем это ты был так занят? Греб, что ли?

У нас деловые отношения, и фамильярности мне ни к чему. На бестактный вопрос Артуро я отвечаю бесстрастным пустым взглядом.

Усмешка мгновенно исчезает с его лица. Во второй раз он не наступит на те же грабли.

– Ну что ж,- говорит он,- ты бы все-таки прочел его досье. Этот парень доставляет много неприятностей. Он даже нанял самолет и кружил тут над островом. Все уши мне прожужжал. Эмили уже трясет от его звонков. Он звонит каждый день.

Меня раздражает необходимость заниматься всей этой докучливой ерундой сразу по возвращении домой.

– Тебе вовсе не обязательно встречаться с этим парнем, – говорит Артуро.

Я машу рукой, сразу понимая и отметая его молчаливое предложение. Никакого насилия. Я дал себе слово больше не приносить горя семье Марии. Кроме того, этот человек всерьез заинтересовал меня своей настойчивостью.

– Я хочу взглянуть на него. Скажи Эмили, чтобы назначила ему встречу на пятницу, на десять утра.

Элизабет сидит в салоне, скрестив на груди руки. Меня она приветствует гробовым молчанием. Я вижу через открытую дверь в коридор сваленные на кровати вещи.

– Он ушел, – говорю я.

Она ничего не отвечает, только безразлично пожимает плечами.

– Нечего сказать, отличная работа! – киваю я на сваленные в кучу вещи. Потом достаю из нижнего ящика стола конверт.

– У нас дома такую работу выполняют слуги.

– А здесь нет.

Я прохожу в каюту и начинаю разбирать вещи и складывать одежду.

– Почему?

– Потому

что отец отказался от использования рабского труда еще перед гражданской войной.

– А кто же стирает? Кто убирает дом?

– Я.

– Не понимаю почему,-говорит Элизабет. Она тоже подходит к кровати, берет из кучи одежды шорты, медленно-медленно их складывает.

– Я не привыкла к такой работе. Не думаю,, что у меня это хорошо получится.

– Ничего, – отвечаю я. – У меня это хорошо получается.

После трех просьб Элизабет я наконец соглашаюсь оставить пока вещи на катере и пойти в дом.

– Мы можем все перенести потом, – говорит она.

Она улыбается, когда мы идем по пристани, и улыбка становится еще шире, когда я отпираю железные ворота и включаю один за другим генераторы.

– Здесь есть электричество? – спрашивает она.

– И кондиционеры, и телевизор, и стереомагнитофон… – говорю я.

Опередив меня, она взбегает на галерею, перепрыгивая через ступеньки.

Когда я тоже поднимаюсь, Элизабет уже ждет меня, облокотившись на парапет у пушки, и смотрит на океан.

– Мне здесь понравится. Покажи мне все, каждую комнату.

Сначала я веду ее в свою спальню, распахиваю двойные двери и морщусь от духоты, сырости и затхлости. Мы с Элизабет бегаем из комнаты в комнату и распахиваем окна и двери, чтобы свежий морской ветер наполнил дом. Элизабет еще успевает все потрогать по пути, присесть на кровать, включить и выключить свет, пробежать пальцами по гладким каменным стенам.

– Этот дом гораздо меньше нашего, – говорит она, – но он и гораздо милее.

На втором этаже, в большой комнате, она бродит от стены к стене, любуется видами из каждого окна, спрашивает у меня названия островов, которые видит, указывает на материк вдали. По комнате гуляет свежий ветерок. Он охлаждает и успокаивает нас, заставляя забыть об августовском пекле.

– Здесь всегда так уютно? – спрашивает она.

– Почти, – отвечаю я. – Но зимой иногда приходится разводить огонь.

– В Яме Моргана холодно почти каждую ночь, – говорит она.

Она подходит к стене, дотрагивается до висящего на ней кинжала. Он висит на этом месте, сколько я себя помню.

– Отцовский, – говорю я, – еще с пиратских времен.

Элизабет молча кивает и переводит взгляд на картины.

– Французские импрессионисты, – поясняю я, указывая на пейзажи и портреты, которые моя мать привезла с собой из Франции. Это она настояла на том, чтобы их развесили в доме. На одной из картин изображена обнаженная молодая женщина на кушетке.

– Это моя мать, – говорю я. – Она жила с художником в Париже и позировала ему, пока ее не нашел мой отец. Отец рассказал мне об этом только перед смертью. Он сказал, что, когда она уже стала его женой, он снова привез ее в Париж и купил ей все, что она пожелала, и картины в том числе. Она настояла на том, чтобы эту он купил за любую цену.