Люди, Лодки, Море Александра Покровского
Шрифт:
Я вышел от него и сейчас же назад зашел. У меня выслуги хватало.
– Я хочу уволиться в запас.
Так я и написал свой рапорт на увольнение.
Потом меня тот самый замначпо встречал и говорил: "Саня, зачем уходишь?" — "Не хочу стрелять в своих". — "Да брось ты, ничего не будет", — говорил он мне.
Это было в апреле 1991 года.
А в августе уже был первый путч.
Сами позвонили и сказали: "Мы бы очень хотели вас снять для "Намедни"
А я же, как военный, раз мне позвонили, так я же скажу: "Конечно".
Я
А им надо было, чтоб я гибель "К-159" прокомментировал.
Я-то думал, что это полчаса.
Двое суток. Пять часов в первые сутки и шесть во вторые.
И рядом с памятником героям с "Курска", и "два шага сюда", и "плечо разверните", и "корпус наклоните", и "говорите чуть живее", и "чуть медленнее", и "еще раз, а то тучка вышла", и "еще раз, а то солнце…", и "надо снять с другого ракурса", и "с улыбкой не надо", и "прядь со лба уберите", и "лицо вниз", и "лицо вверх", и "корпус прямее", и "шаг в сторону и повернулись телом", а потом у пруда на корточках с лодочкой игрушечной в руках, и "проходите, товарищи, здесь кино снимают", и "уток отгоните; утки, кыш!", и "текст еще раз", и "еще", и "еще", и "забыли текст", и пошли покушали, и отогрелись, и посмотрели старые записи, пленки (два часа), и выбрали то, что надо (час), и с девушкой обсудили литературу ("а вы и правда тот самый Покровский?"), и с ребятами переговорили ("у вас классная литература"), и вечером в гостиницу "Алтай" ночевать ("там вам номер заказан"), и приехал ночевать (23 часа), а они хотят с меня дополнительных денег за бронирование ("Андрей! Андрей! Они хотят еще двести рублей за бронирование!" — "Как двести?" — "Так!" — "Скажите им, что они бляди!"), и поселили без бронирования, и текст написал за ночь и утро, и утром опять озвучка, текст сократить, сократил, час озвучивал, не так, не так, как надо, а теперь так, но медленнее, и — "А когда пойдет?" — "В это воскресенье, в 22, потому и торопимся", — и приехал домой, в Питер, язык не ворочается, устал, я же не телезвезда, сел, помылся, опять сел, телик, смотрю, показывают Парфенова, он улыбается, говорит слова отчетливо, будто с куском груши во рту, но… ничего нет.
Потом звонили: "Знаете, формат… тема… устаревание… но мы, надеюсь… останемся…"
Останемся, конечно…
Бля-ди…
Мне сказали, что ребята с "К-159" были пьяны. В крови тех двоих, что выловили мертвыми, обнаружили спирт, да и тот единственный, что спасся, плыл в бессознательном состоянии, плыл совершенно кривой.
Потому и выплыл.
А те — не выплыли, и тоже потому. Спирт на всех действует по-разному: один трезвеет при попадании в холодную воду, и ему сразу приходит конец, другой — не трезвеет, и это тот случай, когда пьяному море по колено.
– Ты знаешь, что они были пьяными?
На меня смотрят почти с торжеством.
– Ну и что?
– Как ну и что? Они там пьянствовали.
Понятно. Раз есть спирт в крови, то и делу конец. Виновные — вот они, только они все утопли.
– А разве можно напиваться на лодке?
– Нельзя напиваться.
– Ну, вот!..
Не объяснить. Это не объяснить. Я сидел при плюс десяти в отсеке. Мы притащились в Северодвинск и жили на железе. Выпилили у нас съемные листы, и из лодки мы увидели небо.
В октябре ночью стало холодно. Не спасали три шинели и двое одеял на ночь.
Ночью было десять градусов. Вскочил, сделал физзарядку,
Потом нас переселили в казармы, но ту дрожь по ночам я помню.
А эти, со "сто пятьдесят девятой", сидели в абсолютно пустой железяке, с десятью градусами в отсеке, в темноте, и вряд ли у них было по три шинели на брата, вместе с двумя одеялами.
Через сутки должен был остыть чай в термосе, если только он у них был.
До трагедии они шли не меньше двух суток. Так что пили спирт. Не костер же внутри лодки жечь.
Чтоб согреться, его надо пить не сразу стаканами, а то сознание отлетит.
Чтоб согреться, его надо пить по чуть-чуть.
Но сутками. Продрог — выпил.
Опять продрог — опять выпил.
Главное сказать самому себе: "Голова должна быть трезвой, трезвой, трезвой!" — и она будет трезвой, поверьте.
А уж если в воду попали, то тут как повезет: у кого-то сердце "стоп", кто-то гребет по воде руками во хмелю…
Крошево льда у борта. В Мурманске залив не замерзает зимой. Так что вода минус два градуса, и вокруг лодки ледяное сало.
Потом-то мы уйдем в тропики, и за бортом, на глубине ста метров, будет двадцать градусов, а в отсеках — жарко, двадцать пять, не меньше.
Мы уходили в автономку и зимой и летом. Два раза в году. По девяносто суток — это будет сто восемьдесят, плюс два контрольных выхода по десять — уже двести, да и так по мелочи набегало суток двадцать-тридцать. Так что двести тридцать — уж будьте любезны, отдайтесь Отечеству.
Новый год — почти всегда в море. Все готовятся заранее. Я тащу на борт банку меда и варенье — нахлебников набежит видимо-невидимо, кто-то прячет шампанское — под водой пить совсем нельзя, и если поймают за руку, кое-что оборвут.
Зам готовится, записывает голоса.
Замы, на манер птицеловов, любят записывать голоса.
Птиц, прежде всего — они нам комфорт создают.
А еще голоса близких, для чего к близким заранее приезжает зам домой, записывает их на своем допотопном магнитофоне, а потом — тебе на пост: "А у нас тут вам поздравления! От близких!" — в этот момент всегда находится несколько слов на букву "блин". Я, во всяком случае, не стесняюсь.
– Александр Николаевич! — говорю я. — Блин!..
Хотя, конечно, приятно, но я не люблю, когда горло перехватывает.
Перед самым Новым назначается массовик-затейник (у нас говорят "с вот таким затейником", но это, скорее, по привычке: нет такого дела, чтоб у нас его не обсмеяли).
Этот несчастный должен организовать "праздник Нептуна". Распределяются роли — Нептун, чаще всего толстый боцман, и свита — черти, русалки и прочие. Костюмы шьют заранее, потом корона, блестки, звезды. Зам все это дело контролирует. Он обожает контролировать, организовывать и руководить, собирать на спевки.
Народ в работу включается неохотно, а потом — праздник же — в какой-то момент все воодушевляются в который раз, и давай примерять на себя костюм русалки.
В русалок переодевают морячков повертлявей, а они преображаются, начинают ломаться, говорить по-женски, красить губы — в это время все можно, все смеются, становится весело.
На репетициях черти стараются тебя чем-то вымазать, а русалки — присесть на колени, прижаться — жеманятся, дальше некуда.
Наконец, он — день. Сегодня Новый год — у всех настроение.