Люди огня
Шрифт:
Сморщившись от боли в руке, в которой осталось несколько кактусовых колючек, Голодный Бык взялся за грудь зверя, собираясь сломать ему шею.
Не потерявший присутствия духа койот немедленно вонзил свои длинные острые зубы в кожу между большим и указательным пальцами. От боли и удивления охотник взвыл и выронил жертву. И тут Койот-Хитрец насмеялся над ним: как раз туда, куда шлепнулся зверь, он подложил мягкую травянистую кочку! Обретя свободу, пленник с быстротой молнии скрылся в густом шалфее.
Несколько мгновений Бык тупо смотрел на свою пораненную руку… потом сообразил, что произошло, и, отчаянно выругавшись в гневе, снова бросился в погоню.
Нити Звездной Паутины начали стягиваться. Волчья Котомка следила, как меняется мир. Одна его часть зарыдала, когда умер последний мамонт, истерзанный дротиками охотников. Путь Спиралей охватывал все — от корней растений, заснувших на зиму, до пронзительного блеска крылышек жужжащей мухи. Как странно, что последним мамонтом оказался осиротелый годовалый детеныш. Когда Вышний Мудрец создал мир, он согласовал и уравновесил все — боль и наслаждение, рождение и распад, жару и тепло.
Теперь Круги снова были готовы сомкнуться. Зрящий Видения Волка выжидал, глядя на происходящее сквозь свой Сон. Что-то новое должно вплестись в Звездную Паутину… а может случиться и так, что новый Зрящий Видения потерпит поражение в том бою, в котором Зрящий Видения Волка одержал победу. Но это не так уж и существенно. Если этот Круг Спирали принесет голод, изобилие придет со следующим.
Глава 5
Когда желтые лучи утреннего солнца проникли в каньон, Голодный Бык уже бежал 7 со своей добычей по оленьей тропе, петлявшей среди зарослей шалфея на дне каньона. На бегу он по одной высасывал колючки кактуса из ладони и сплевывал их в сторону.
Справа и слева высились холмы с плавными скругленными очертаниями, но с изрезанными оврагами и трещинами склонами. Их украшали разбросанные кое-где островки растительности — чаще всего встречался шалфей, но попадалась и полынь. Эта охота на бизонов обернулась еще одним поражением. Кое-где удалось обнаружить случайно сохранившиеся лепешки навоза — все они давным-давно высохли и посерели под палящими лучами солнца. Куда же скрылись бизоны? Обмякший коричнево-белый койот болтался в распухшей правой руке охотника в такт быстрым шагам.
С тех пор как он покинул Ветку Шалфея и селение, прошло столько дней, что для их подсчета ему понадобились бы не только обе руки, но и три пальца ноги в придачу. Никогда еще зверей не было так мало, никогда их не было так трудно отыскать, как теперь. И если лица людей Племени выглядели исхудалыми от голода уже тогда, когда они отправились на охоту, то сейчас…
— Эй-эй-эй! — Крик разорвал утреннюю тишину.
Бык замедлил бег и остановился, настороженно оглядываясь по сторонам в поисках владельца голоса. Осторожным незаметным движением он снял с пояса свой атлатл. Затем из колчана на спине вытащил длинный дротик. Ловкие пальцы приставили дротик к загнутому концу метательного снаряда. Атлатл удлинял рычаг, продолжая человеческую руку, и позволял метнуть дротик на расстояние в три раза большее, чем невооруженная рука. Голодный Бык с сожалением почувствовал, что пальцам не хватает привычного ощущения сыромятных ременных петель, которые отгрыз койот.
— Где ты? — завопил Голодный Бык.
— Здесь!
На этот раз ему удалось уловить, откуда доносился голос. Оглядывая гребень холма, он невольно зажмурился от слепящих лучей солнца и прикрыл глаза рукой, в которой болталась его утренняя добыча.
Утреннее солнце высвечивало силуэт сгорбленного человека. Почему это он так горбится? Ведь именно так должен выглядеть Койот-Хитрец, когда ему придет в голову обернуться человеком! Чтобы одурачить людей, он иногда является в образе сгорбленной старухи — по крайней мере, Голодному Быку доводилось слышать такие рассказы. Единственный в таком случае способ узнать правду заключался в том, чтобы задрать юбку и посмотреть, не скрываются ли под ней половой член и яички. Эти штуки Койот-Хитрец не мог переменить — или не хотел. Он слишком гордился своим мужским достоинством.
Теряя уверенность в себе, Голодный Бык сошел с тропы и принялся осторожно карабкаться вверх по склону, прочесывая окрестности острым взглядом. Как он заманил в ловушку вора, так и его самого могли изловить — вечная игра жизни и смерти. Три Пальца и Черный Ворон, ожидающие его в лагере, никогда и не узнают, что же с ним случилось, — если, конечно, их самих уже не поймали.
— Что ж это я… Уже почти себя убедил, что это боевой отряд анит-а, — сказал себе Бык. — На ведь голос-то обратился ко мне на языке Племени.
Он закусил губу и всмотрелся в стоявшую наверху фигуру, до которой теперь оставалось уже не так далеко. Черный силуэт, освещенный сзади золотым светом, казался зловещим и мрачным, застыв в неподвижном ожидании. Недоброе предчувствие провело холодными пальцами дрожи по спине Быка.
«Добра это не предвещает. Что там говорил Тяжкий Бобр? Что проклятие наложено на наш край? Тяжкий Бобр говорит, что мы оскорбили Вышнего Бизона и он увел своих детей подальше от нас, прекратил дожди и сделал жизнь людей Солнца-Отца тяжелой — почти невыносимой.
Что же это такое? Неужто Койот-Хитрец? Или какой-нибудь дух пострашнее? Бродячая душа мертвеца? Неужели оно схватит меня и убьет?»
Можно было поклясться болтающимися яйцами Вышнего Бизона — это в самом деле походило на Хитреца! Душу Быка объяла холодная дрожь. А в памяти стали смутно проступать забытые образы…
«Но ведь я же не любитель Силы Духа. Ей от меня никакой пользы не будет. Просто беда пришла… вот и все… » Сердце его тяжко застучало в груди, и он остановился, с трудом сглатывая слюну и напряженно вглядываясь в чернеющий силуэт.
Напрягшись до предела, готовый в любое мгновение броситься бежать, он поглядел кругом, высматривая признаки присутствия злых духов — будто он знал, какими они могут оказаться! Неожиданно возникшее убеждение, что он попал в беду, не переставало саднить в душе Голодного Быка — будто иглы кактуса, все еще торчавшие в его ладони.
Набравшись смелости, он крикнул:
— Хитрец, это ты? Ты? Койот?
Сверху раздался дребезжащий смех. Он был так весел и заразителен, что это даже раздражало.