Люди огня
Шрифт:
— Вот и называй себя после этого Зрящей Видения, старуха, — пробормотала она себе под нос.
Обреченно вздохнув, она вскинула ношу поудобнее и осторожно заковыляла по снегу. Несмотря на толстый слой снега, покрывшийся к весне ледяной коркой, лоси протоптали зимнюю тропу. Благодаря их стараниям ее путь был все-таки не так ужасен, как если бы пришлось передвигаться по целине. Весной, несмотря на теплое солнце, путешествовать было куда как труднее, чем зимой. Снег, который во время холодов был рассыпчатым и ненадежным, таял под теплыми лучами солнца и снова подмерзал — но очень тонким слоем, который не всегда мог выдержать вес человека. Время от времени ее нога проваливалась под лед, и она с проклятиями выбиралась из глубокой лужи. Снегоступы не очень-то помогали: слишком часто встречались места, откуда ветер сдул снег, покрытые колючим кустарником, острыми камнями и другими неприятными штуками, что протыкают перепонки или ломают ивовые обручи.
— Ненавижу весну, — ворчала старуха, ежась от пронзительного холодного ветра. — Посреди зимы все сковано морозом — вот и все. А весной? Что из того, что воздух чуть теплее? Зато сыро… и ветер дует все время. Прямо до костей пробирает. Тащишься по мокрому снегу и промокаешь насквозь. А потом наступает вечер, становится снова холодно, и в каком тогда виде оказываешься? Я всегда готова обменять это безобразие на любую снежную бурю посреди зимы.
Она утвердительно выпятила нижнюю челюсть и уставилась на влажную грязь, из за которой весной всегда так противно куда-либо идти. С досады она зашипела и строго запретила себе углубляться в подобные раздумья. К чему наводить на себя тоску, когда впереди еще порядочный отрезок тяжелого пути?
Преодолевая дрожь в ногах, она прошла последний извив тропы и снова остановилась, чтобы перевести дыхание и дать успокоиться бешено колотившемуся сердцу. Лишь отдохнув немного, она нашла в себе силы поднять голову — и увидела тонкую струйку дыма, поднимавшуюся к небу из-под свода ее пещеры.
— Кто бы это… — От недоумения она неожиданно почувствовала прилив сил и заставила свои измученные старые ноги нести себя быстрее, чем когда либо в последние годы. — Эй-эй! — закричала она. — Приветствую! Кто там?
Ее изумление еще возросло, когда занавес откинулся в сторону и наружу вышел, жмурясь от солнца, Маленький Танцор. Он улыбнулся и поторопился помочь ей, легко подняв одной рукой ее ношу и закинув себе за плечи. Она прищурилась, с трудом удерживаясь от язвительного замечания. Ей казалось теперь, что сила напрасно дарована юности, — ведь та слишком глупа, чтобы по достоинству оценить этот чудесный дар!
— Спасибо, — прохрипела она. — Уфф! Дай дух перевести, и я смогу с тобой поздороваться.
Он склонил голову набок, внимательно вглядываясь в нее:
— Я хотел было по твоим следам вниз пойти, а потом подумал — а вдруг ты на гору забралась? Знаешь, туда, где у тебя круг из камней и в середине линии. Я не захотел нарушать твои Видения.
Старуха с пыхтением и сопением взобралась вверх по склону, вошла в пещеру и заковыляла к разложенным на полу шкурам. После блеска снега и солнца под сводом скалы как будто была ночь. Несмотря на ухудшившееся зрение, Белая Телка по памяти с легкостью ориентировалась в сумраке своего жилища. Бормоча и хрипя, она наконец уселась и глубоко вздохнула, задумчиво уставившись на потрескивавший огонь.
— А легко мог бы меня по следам найти. Я одно время даже и надежду потеряла вернуться.
Он положил ее вязанку на кучу дров, которая казалась просто гигантской — по крайней мере, Белой Телке.
— Я заметил, что твой запас почти кончился, так что я тебе еще дров набрал.
— У тебя уже есть взрослое имя?
Он покачал головой и смущенно пожал плечами:
— Нет. Понимаешь, все как-то не выходит. Да в конце концов теперь это не так уж и важно.
— Если бы мне не казалось, что я от этого сразу же помру, я бы встала и обняла тебя.
Его голос зазвучал приглушенно и тревожно:
— Ты себя нехорошо чувствуешь?
Ее легкие сотрясла судорога, перешедшая в приступ кашля. Когда ее наконец отпустило, она беззаботно махнула рукой:
— Нет, ничего особенного, мальчик мой. Просто… просто старость, понимаешь? Каждый день напоминает мне, что я не вечно жить буду.
— Поправишься, — сказал он просто.
— Ты так думаешь?
— Ты слишком зловредная, чтобы помереть.
Она весело усмехнулась и снова закашлялась. Терпеливо дождавшись, пока приступ пройдет, он заметил:
— Раньше ты так не кашляла.
— Да и сейчас не всегда — а только когда я себя слишком замучаю. — Она пожевала беззубыми челюстями и скривила губы. — Кажется, лес все дальше и дальше от меня уходит. Откинь занавес, пусть хоть немножко светлей будет. Достаточно тепло, чтобы не замерзнуть, — да заодно и проветрим тут.
— Тебе пора переселиться. Я заметил, что здесь вокруг уже все сучья с деревьев содраны — все нижние ветки. Весь валежник собран. Остались одни толстые стволы.
— Но мне здесь нравится.
— А как у тебя с продовольствием дела?
— Они тебя прислали меня допросить?
Он усмехнулся, по-овечьи изогнув губы:
— Нет, не допросить. Конечно, разговоры всякие шли… Два Дыма ужасно за тебя волнуется. — Он умолк, ехидно глядя на старуху. — Может быть, не без основания.
Злобно прищурившись, она зарычала:
— Так скажешь ты наконец, зачем на самом деле пришел? Чтобы меня дразнить? Хватит тут рассиживаться, будто гриб на пне, — говори! Что стряслось? Почему ты пришел? Тебя никто не обижает?
После того как он подкинул в огонь еще пару веток, старуха сняла с ног мокасины и швырнула их поближе к раскаленным угольям костра. С сохнущими мокасинами надо уметь обращаться. Прежде всего они должны быть сделаны из насквозь прокопченной и отлично выдубленной кожи — иначе они сожмутся, или утратят эластичность, или потрескаются. А если они слишком теплые и ноге жарко, то тепло выгонит пропитывающий кожу жир и она будет быстрее промокать.
— Обид на мою долю достаточно выпадает. — Он уже не улыбался. — А так — просто люди начали волноваться, как ты тут одна поживаешь, я ведь уже сказал. И мы…