Люди Приземелья
Шрифт:
Услышав такие заверения, капитан Лобов всерьез задумался о степени осведомленности ученых об истинном положении вещей. Кажется, все споры не помешали им составить правильное мнение насчет относительной скорости сближения тел на орбите, с одной стороны, и быстроты спасательных работ в Приземелье – с другой.
Тогда капитан поинтересовался: думают ли ученые, что Звездолетный пояс может монтировать корабль быстрее, чем он делает это сейчас? Нет, не думают. Капитан задал следующий вопрос: в таком случае, стоит ли посылать на планету нечто вроде научного завещания и тем самым зря волновать людей? Ведь они могут подумать, что условия жизни на аварийном «Псе» тяжелы. На деле же здесь вовсе не плохо. Воздух есть. Вода есть. Пища есть. Экоцикл действует. Энергия тоже есть, но может иссякнуть, если отправлять на Землю чересчур длинные сообщения.
Ученые возразили, что они вовсе и не собирались волновать планету. Наоборот, следует сообщить, что здесь все в порядке и собран очень интересный материал. Только и всего.
Услышав такое мнение, капитан Лобов дал «Добро!». Текст радиограммы был составлен и предпринята еще одна попытка связаться с Землей. Попытка окончилась неудачей: Земля их не услышала, и сами они тоже не уловили ни одного сигнала со своей планеты.
Так повторилось на другой и на третий день. Это, разумеется, никому не прибавило спокойствия.
Еще менее ободрили людей показания приборов. Оказалось вдруг, что локатор, которым можно было с максимальной точностью измерить расстояние между кораблем и Трансцербером, отказал. То есть не отказал – аппарат был в полном порядке, – но ничего не показывал. Словно Трансцербер исчез, так что волны перестали отражаться от него. В то же время гравитационные и другие приборы свидетельствовали, что небесное тело осталось на своем месте. Не совсем, впрочем, на своем: оно продвинулось вперед, и на расстояние, значительно большее, чем ему полагалось.
Планета, движущаяся с ускорением, – этого еще никогда не было. Новый материал для догадок и предположений. Капитан Лобов сидит с таким видом, будто хочет что-то сказать. Но ученые, с опаской поглядывая на ухмыляющегося корабельщика, быстро находят ответ: орбита Трансцербера вычислена неправильно, возможно, она имеет другой эксцентриситет, и поэтому скорость планеты иная, чем предполагалось.
Было бы очень хорошо, если бы на этой исправленной орбите не нашлось места для «Гончего пса». Но тут ученые не могут сказать ничего утешительного. Поживем – увидим. А увидим – так, может быть, и еще поживем.
Капитан выслушивает заключение и уходит в радиорубку. Он сидит там часами и днями и слушает тишину. И, когда этого никто больше не ждет, внезапно словно распахивается окно и Земля засыпает корабль множеством слов.
Оказалось, что корабли в определенном отношении счастливее людей.
И в самом деле: памятники людям ставят, в нормальных условиях, лишь тогда, когда человека уже нет с нами и он не может больше участвовать в непрерывной борьбе человечества за счастье. Борются другие – те, кого вдохновили подвиги, или плоды разума, или просто труд, затраченный ушедшим на строительство фундамента. Ведь что бы мы ни строили – это всего лишь фундамент здания, вершина которого уходит в бесконечность.
Не так у кораблей. Вот стоит памятник, к которому давно уже успели привыкнуть; привыкнуть настолько, что никто больше не думает: что же в этом памятнике осталось от настоящего корабля? Какая разница? Ведь памятники ставят идеям, а идея в данном случае остается неизменной.
И вдруг оказывается, что это имеет значение. И что все-таки не макет вздымается над зеленым лугом, над вершинами сосен.
Все происходит постепенно, не бросаясь в глаза. Жителям недалекого города и не снится, что в одно прекрасное утро привычный пейзаж лишится существенной детали… Просто сначала в город приезжают три человека. Вернее, приезжают каждый день тысячи людей, и эти трое – среди них. Они берут первую попавшуюся лодку и устремляются к памятнику «Джордано». Люди как люди, разве что с немного странной – вперевалку – походкой. Могло бы привлечь внимание еще и то обстоятельство, что, говоря о памятнике, они упорно не употребляют этого слова, а ограничиваются простым и даже чуть фамильярным «Джордано».
Люди возятся вокруг памятника, фотографируют, что-то подсчитывают при помощи портативного вычислителя, делают какие-то наброски. Иногда они спорят, один из них – длинный, худой – яростно жестикулирует, другой – невысокий и крепкий – возражает, упрямо встряхивает головой. Третий, не вынимая трубки изо рта, временами вставляет краткие замечания. Люди эти могут быть художниками, туристами, мало ли кем еще. Это никого особенно не интересует. Раз они возятся вокруг памятника, значит, им это нравится. Пусть.
Они возятся, а иногда, в минуты передышки, молча стоят около корабля, опираясь ладонями на поверхность главного рефлектора, на неровную металлическую поверхность, которая кое-где уже успела покрыться пушистым зеленым мхом. Если вглядеться повнимательней, то можно заметить, как пальцы этих людей едва заметно поглаживают металл; это движение походит на ласку, а в глазах каждого из суетливой троицы в такие минуты – странная мечтательность. Может быть, это просто-напросто любовь?
Потом вокруг памятника вдруг возникает легкая ограда, отделяющая почти всю поляну от остального мира. Она невысока, назначение заборчика чисто символическое. Но он заставляет людей уделить памятнику больше внимания, чем до сих пор. И люди замечают то, что до сих пор как-то ускользало от их взгляда.
Например, то, что новая дорога, которую недавно начали прокладывать от города, ведет прямо к огороженной поляне. По ней уже забегали машины, нагруженные строительными материалами и механизмами. Не собираются ли строить у подножия памятника отель для туристов? Возможно. Но непонятно, с какой стати приток туристов должен вдруг увеличиться в такой степени.
Еще более непонятны сами машины, которые начинают понемногу располагаться вокруг памятника. Нет, это не строительные машины. Что-то совсем другoe. Многочисленные линии коммуникаций идут от них к кораблю. Теперь «Джордано» окружают высоченные леса. Правда, они не дотягиваются и до средней части корабля. Но туда, куда они доросли, длинношеие краны начинают подавать целые пакеты громоздких деталей. Корабль в своей нижней части быстро обрастает ими, и постепенно становится ясно, что на размашистых кронштейнах к корпусу «Джордано» крепятся массивные цилиндры, в которых уже без особого труда можно опознать ракетные двигатели.
К чему бы это? Наиболее распространенная и правдоподобная из версий заключается в том, что корабль-памятник решили реставрировать до конца. Там, в пространстве, при жизни он обладал, мол, такими вот дополнительными двигателями. Потом их сняли, а теперь, точности ради, восстанавливают. Догадка кажется заслуживающей доверия. Тем не менее кое-кто из горожан пытается расспросить непосредственных участников работ. Длинный, худой человек отвечает охотно: «Достаточно он погостил у вас, мои любознательные друзья; пора и домой». Спрашивавшие усмехаются и не верят. Они обращаются к невысокому, который кратко отвечает: «Вам же сказали?» Третий, на мгновение вынув трубку изо рта, поворачивает к любопытным круглое лицо. «Алло, ребята, а вы не считаете, что вам здесь нечего делать?»